Издалека послышались хрипы и гудки. Главный встрепенулся и, шепнув что-то товарищу в маске, прошёл в кабину водителя. Мужчина в чёрном, только что получивший распоряжения, выступил вперёд. Улыбаясь сухими губами и сверкая лукавыми искорками, он вынул из кармана длинный армейский нож. Кровожадные блики, вспыхивающие на лезвии, сжали каждую клеточку Дмитрия. Он оглянул пассажиров. Почти никто не обращал внимания на игру захватчика, люди погрузились в себя, встретив грубое сопротивление на пути к свободе. Только большие глаза кудрявой женщины, одного из мужчин в котелках и девушки с чёрным рюкзаком не выпускали из виду тех, кто так бесцеремонно ворвался в их спокойную размеренную жизнь.
– Послушайте, – начал Дмитрий твёрдо, – давайте хотя бы отпустим детей и стариков.
– Нет.
Острые зайчики снова пробежали по лицу старого вояки. Он зажмурился. В выглядывающих в разрезах участках лица ему виделись такие же молоденькие, совсем зелёные парнишки, что когда-то сидели вместе с ним у костра и распевали песни. Но эти, в жестких чёрных костюмах, были сделаны совсем из другого теста, их воспитатель учил крушить всё, что резко противостояло их воле. Их воспитатель заставлял грызть землю вместе со стеклом, приправленным перцем, чтобы жизнь казалась им прекрасным сном только что вышедшей замуж принцессы. Их воспитатель, завязывая ученикам глаза, вскормил в них жгучее желание добиваться своего любыми способами. Кем они были этому Андрею Денисову, депутату 15 или тридесятого участка, – это совсем неважно; важно, что они обязательно, обязательно выбьют ему эту свободу. И им безразлично, что жизнь каждого из сидящих на полу вагона стоит во много раз дороже, чем та сумма, что они будут держать в ладонях.
Рация мужчины с родинкой затрещала. Он, спешно прикладывая её к губам, отошел в другой конец вагона. Глупо глядя на отпечатанную афишу о будущем цирковом представлении, он кивал головой и односложно отвечал.
– Понял, – наконец отрезал он.
Люди переглянулись в ожидании скорейшего завершения этой фарсовой постановки. Мужчина в чёрном встал перед пассажирами и, стараясь придать голосу уверенности, проговорил:
– Скоро вы уже сможете уйти – в ближайший час сюда доставят переговорщика.
Рыжая девушка звучно выдохнула, стараясь привлечь как можно больше внимания. Как никто другой она устала сидеть закованной и зажатой. Пошевелив печами, она обратилась к мужчинам:
– А можно меня уже развязать? Руки-то затекли.
– Вас попросили посидеть тихо, – одернул её басистый.
– Боже, неужели вас не научили никаким другим фразам? Как же вы живёте среди людей? – запустив в голос яда, проговорила она.
– Я развяжу Вас, если Вы наконец перестанете пререкаться.
Грозный чёрный палец строго вытянулся перед её лицом. Девушка смиренно кивнула. Мужчина потянулся к верёвке, быстро распустил узел и скрутил крепкую тканевую змею вокруг ладони. Рыжая, потирая запястья и разминая кисти, едва не плакала. В углах её густо накрашенных глаз собирались прозрачные слезинки, готовые вот-вот скатиться по впалым от страха щекам. Кудрявая женщина протянула ей почерневший от туши платок, которым она пыталась скрыть свои слёзы и слёзы белокурой подруги, забившейся в угол. Девушка отказалась, робко качнув головой. Давным-давно её прилично уложенные волосы превратились в красную солому старого веника, никогда не прекращающего свою работу. Свеженарисованными ногтями она пыталась распутать клочки, но они нагло проскальзывали между пальцев и только становились больше. По прямому напудренному носу девушки покатились неудержимые слёзы. Розовая помада стерлась с пухлых губ на подбородок, трагично трясясь вместе с ним.
– Сволочи! – взвизгнула она, подскочив на слабые ноги. – Мрази! Ублюдки! – её не чуждающийся скверных слов рот исторгал из себя все приходившие на ум ругательства.
Она подлетела к ближайшему мужчине, до этого скромно молчащему и покорно выполнявшему все поручения, и замахнулась на него крохотным женским кулачком. Два хлопающих звука разразили вагон. Рядом заверещала тётка с огромными карманами, из глаз старушек брызнула скорбная вода, не могущая залечить раны. Видя алые всполохи, пронзившие измученное тело девушки, Дмитрий ошарашено привстал на колено, чтобы защитить её от очередных выстрелов. Басистый хладнокровно убирал пистолет. Уже ничто не имело смысла.
– Что там у вас происходит? – закричала рация голосом главного.
Голодные от мести, красные от слёз глаза пассажиров, вздернутые на убийцу, ожидали следующего хода. Где-то вдалеке зазвучал надрывный плач девочки, рьяно оберегаемой отцом, который так по-дурацки пропустил важный момент и не закрыл ей глаза. Два невинных хрусталика уставились на изуродованное жестоким металлом лицо, ещё секунду назад живое, чувствующее. На уровне сердца красовался кровавый цветок, брызнувший на бежевую стену, медленно расползающийся по полу.
– Сопротивление встречено огнём, – выдавил басистый.
– Какое, твою мать, сопротивление?! Ты что натворил, собака? – орал главный.