«.. Предполагается, что каждое обменивающееся лицо стремится максимизировать объективную функцию (которую называют его полезностью), переменные которой — это количества различных благ, четко определенных с помощью гипотезы номенклатуры. Неоклассический индивид, пресловутый homo oeconomicus, определяется, следовательно, с самого начала в рамках такого отношения к предметам, которое является устойчивым и подчиненным ему. Здесь нет никаких блужданий, никакой неопределенности, никакого соревнования с другими. Индивид суверенен и автономен в том смысле, что он полностью господствует над законом своего желания. Он — существо транспарентное, и его абсолютное самообладание выражается в наличии комплекса устойчивых предпочтений, который определяется исключительно в терминах количеств потребляемых товаров без какого-либо упоминания других субъектов и их собственного потребительского выбора» (Аглиетта и Орлеан 2006, с. 25).
Оборотная сторона расширенного потребления состоит в том, что на базе минимальных потребностей существования, сложившихся при простом самовоспроизводстве, оно разворачивает завистнические потребности и конкуренцию в борьбе за обогащение. Удовлетворение потребностей превращается при этом в демонстрацию своего уровня потребления и своего социального статуса. Статусное, демонстративное потребление, распространяющееся на все возрастающую массу населения, становится ответом расширенного самовоспроизводства на проблему недостаточной социальности — разнообразия, связности, взаимозависимости, адаптивности — простого самовоспроизводства:
«Товары производятся и потребляются как средства к более полному развертыванию человеческой жизнедеятельности, и их утилитарность в первую очередь заключается в их пригодности в качестве средств достижения этой цели. Это в первую очередь полнота проявления жизни индивида, взятая абсолютно безотносительно к обществу. Однако человеческая склонность к соперничеству воспользовалась потреблением товаров как средством установления различий при завистническом сравнении, наделив товары второстепенной утилитарностью и превратив их потребление в доказательство относительной платежеспособности» (Веблен 1984, с. 173–174).
Коммерческая революция превращает людей в элементы огромной товарно-денежной сети — рыночной системы потребления, производства и обращения. То, что люди воспроизводят самих себя посредством смыслов, все больше затемняется
«… Фетишистский характер товарного мира порождается, как уже показал предшествующий анализ, своеобразным общественным характером труда, производящего товары. Предметы потребления становятся вообще товарами лишь потому, что они суть продукты не зависимых друг от друга частных работ. Комплекс этих частных работ образует совокупный труд общества. Так как производители вступают в общественный контакт между собой лишь путем обмена продуктов своего труда, то и специфически общественный характер их частных работ проявляется только в рамках этого обмена. Другими словами, частные работы фактически осуществляются как звенья совокупного общественного труда лишь через те отношения, которые обмен устанавливает между продуктами труда, а при их посредстве и между самими производителями. Поэтому последним, т. е. производителям, общественные отношения их частных работ кажутся (…) не непосредственно общественными отношениями самих лиц в их труде, а, напротив, вещными отношениями лиц и общественными отношениями вещей» (Маркс и Энгельс 1954–1981, т. 23, с. 83).
Коммерческая революция ведет к становлению коммерческого общества, в котором люди оказываются объединены все большим количеством взаимных действий. Общество-культура превращается в самовозрастающую систему, в которой рост населения ведет к возрастанию смыслов и увеличению эффективности системы, в свою очередь подчиняющей себе людей и их самовоспроизводство.
Контрнормы и рациональный выбор