Общак

Открыл шкафчик. Тот был набит баллончиками с краской, банками, в которых хранились шурупы и гвозди, было еще несколько банок растворителя. Боб выудил банку из-под кофе и поставил рядом с раковиной. Пока Рокко наблюдал за его действиями, он вынул из банки пластиковый пакетик с небольшими болтами. Затем вытащил скатанную в рулон пачку стодолларовых купюр. В банке лежали и другие свертки. Еще пять. Боб часто представлял себе, как однажды, уже после его смерти, какие-нибудь люди наткнутся на эту банку, делая в доме уборку, и прикарманят денежки, поклявшись никому не рассказывать. Но, разумеется, подобные клятвы никогда не сдерживают, вскоре поползут слухи, и родится городская легенда о парне, который нашел больше пятидесяти тысяч долларов в кофейной банке в подвале дома старого холостяка. Эта мысль по непонятной причине почему-то грела Боба. Он опустил денежный рулон в карман, вернул на место пакетик с болтами, закрыл кофейную банку, поставил ее обратно в шкафчик, затем закрыл и запер его.

Боб сосчитал деньги со скоростью, на какую способны только бармены и крупье. Все на месте. Десять штук. Он помахал пачкой денег перед носом у Рокко, развернув купюры веером.

— А ты стоишь того? — спросил он щенка.

Рокко смотрел на него, наклонив голову.

— Не знаю, — сказал Боб. — Все-таки это куча денег.

Рокко поставил передние лапы на край раковины и прикусил запястье Боба острыми как иголки щенячьими зубами.

Боб приподнял свободной рукой его морду и приблизил к нему лицо:

— Ну, я же пошутил, пошутил. Конечно, ты того стоишь.

Они с Рокко вышли из дальней части подвала. На этот раз, проходя мимо черного бака для мазута, Боб остановился. Он постоял перед ним, опустив голову, а затем поднял глаза и, первый раз за долгие годы, посмотрел прямо на бак. Трубки, некогда присоединенные к баку, — входная, для приема топлива, проведенная сквозь стену, и нагревательная, по которой тепло расходилось по всему дому, — были давным-давно отсоединены, а отверстия запаяны.

Внутри вместо мазута находился крепкий щелочной раствор, каменная соль и, к этому времени уже точно, кости. Просто кости.

В самые мрачные дни, когда Боб бывал близок к тому, чтобы потерять веру и надежду, когда он кружился в танце с самой холодной из всех утешительниц, с Отчаянием, боролся с нею в постели ночь за ночью, он чувствовал, как части сознания отсоединяются друг от друга, словно тепловые экраны космического корабля, который только что чудом избежал столкновения с астероидом. Ему представлялось, как обломки его разума вращаются в пространстве и уносятся, чтобы никогда уже не вернуться.

Однако они все-таки вернулись. И бóльшая часть его сознания тоже вернулась.

Боб поднялся по лестнице вместе с Рокко и последний раз обернулся на бак для мазута.

Благослови меня, Господи…

Он выключил свет, прислушался в темноте к собственному дыханию и дыханию собаки.

…ибо я согрешил.

Глава четырнадцатая Другие «я». Воскресенье Супербоула

Больше ставок, чем за весь прошедший год, считая пари на то, кто выйдет в финал Национальной атлетической ассоциации колледжей, кто победит в Кентуккском дерби, в серии на звание чемпиона НБА, в Кубке Стэнли и в Мировой серии. Если бы бумажные деньги до сих пор не были изобретены, то их придумали бы сейчас, чтобы как-то справляться с объемом сегодняшних ставок. Маленькие старушки, неспособные отличить футбольный мяч от поросенка, предчувствовали победу «Сихокс»,[16] нелегальные мигранты из Гватемалы, которые собирают мусор на стройках, верили в Мэннинга,[17] как в Мессию. Все без исключения делали ставки, все смотрели матчи.

Дожидаясь, пока Эрик Дидс не заявится к нему домой, Боб побаловал себя второй чашечкой кофе, потому что знал, что впереди самый долгий день в году. Рокко лежал на полу у его ног, жуя веревочную игрушку, предназначенную как раз для жевания. Боб положил десять тысяч в центр стола. Он определенным образом расставил стулья. Поставил свой стул рядом с кухонным столом, где в ящике хранился пистолет тридцать второго калибра, принадлежавший еще его отцу, — так, на всякий случай. Просто на всякий случай. Он выдвинул ящик, заглянул в него. Выдвинул и задвинул ящик раз двенадцать, убеждаясь, что он легко открывается. Потом сел и попытался почитать «Глобус», а затем «Геральд». Положил руки на столешницу.

Эрик так и не явился.

Боб понятия не имел почему, однако нехорошее предчувствие засело внутри, засело, словно краб-махальщик, скребущийся у себя в норке, съежившийся от страха.

Боб подождал еще немного, затем подождал немного сверх того, но в конце концов стало ясно, что сидеть дома и ждать больше не имеет смысла.

Он оставил оружие в ящике, завернул деньги в пластиковый пакет «Шоуз», убрал в карман пальто и взял поводок.

Отнес в машину сложенную собачью клетку, поставил на заднее сиденье, туда же бросил одеяло, несколько собачьих игрушек, миску, собачий корм. Постелил на переднее пассажирское сиденье полотенце, уложил на него Рокко, и они отправились на работу.