Общак

Тима Бреннана, едва волочившего ноги, привели в комнату для посетителей медицинского центра «Конкорд» и усадили на против Торреса.

— Мистер Бреннан, спасибо, что согласились встретиться со мной, — сказал Торрес.

— Скоро начнется игра, — сказал Тим. — Я не хочу потерять свое место.

— Не беспокойтесь, — сказал Торрес. — Я на минутку и сейчас же уйду. Не могли бы вы рассказать мне о Риччи Велане? Хоть что-нибудь?

На Бреннана внезапно напал приступ чудовищного кашля. Звук был такой, будто он захлебывается в мокроте с толченым стеклом. Совладав в конце концов с кашлем, Тим потом еще целую минуту держался за грудь и сипел. Когда он снова посмотрел поверх стола на Торреса, у него был взгляд человека, который видит то, что уже находится за гранью этого мира.

— Детям я соврал, что у меня кишечный вирус, — сказал Тим. — Мы с женой не знаем, как признаться, что у меня СПИД. Поэтому решили лгать, пока они не будут готовы услышать правду. Вам какую историю?

— Прошу прощения? — удивился Торрес.

— Вы хотите услышать о той ночи, когда умер Риччи Велан? Или хотите услышать правду?

У Торреса зачесалась голова, как обычно бывало, когда он предчувствовал: дело вот-вот раскроется, — однако он сохранил бесстрастное выражение лица, и взгляд его был приятным и понимающим.

— Какую вы сами предпочитаете, Тим.

Эрик Дидс проник в дом Нади с помощью кредитной карты и маленькой отвертки, какой обычно завинчивают шурупы на дужках очков. Потребовалось четырнадцать попыток, однако на улице не было ни души, поэтому никто не увидел его на крыльце. Все закупили провизии: пива и чипсов, соуса с артишоками, соуса с луком и сальсы, куриных крылышек и свиных ребрышек, попкорна — и вот теперь успокоились в ожидании игры, до которой все еще оставалось больше трех часов, но, с другой стороны, кому есть дело до времени, если начал пить еще в полдень?

Оказавшись внутри, Эрик остановился и прислушался, убирая в карман отвертку и кредитку, которая здорово покорежилась. Впрочем, плевать на нее — Эрику еще месяц назад отказались выдавать по ней деньги.

Он прошел по коридору, распахивая двери в гостиную, столовую, ванную и кухню.

Затем поднялся наверх, в спальню Нади.

Он направился прямо к платяному шкафу и осмотрел ее одежду. Некоторые вещи понюхал. Они пахли Надей: слабая смесь апельсина, вишни и шоколада. Вот так пахнет Надя.

Эрик присел на кровать. Постоял перед зеркалом и причесал волосы пятерней.

Откинул покрывало на ее кровати. Снял ботинки. Свернулся в постели в позе зародыша, натянул на себя покрывало. Закрыл глаза. Улыбнулся. Он почувствовал, как улыбка проникает в кровоток и разносится по всему телу. Он почувствовал себя в безопасности. Как будто забрался обратно в утробу. Как будто снова может дышать в воде.

После того как его болван-кузен ушел, Марв принялся за работу, устроившись за обеденным столом. Он разложил на столе несколько мусорных мешков из зеленого полиэтилена и старательно склеил их между собой изолентой. Достал из холодильника пиво, осушил полбанки, задумчиво глядя на разложенные мешки. Как будто все еще можно повернуть назад.

Пути назад нет. И не было никогда.

До некоторой степени жаль, потому что, стоя посреди своей паршивой кухни, Марв осознал, как сильно будет по ней скучать. Скучать по сестре, по своему дому, даже по бару и по кузену Бобу.

Только поправить ничего нельзя. В конце концов, жизнь полна печалей. И уж лучше предаваться грусти на пляже в Таиланде, чем скорбеть на кладбище в Новой Англии.

За Таиланд! Он отсалютовал пивом пустынной кухне и допил его.

Эрик сидел на диване в гостиной Нади. Пил кока-колу, которую нашел в ее холодильнике — нет, в их холодильнике, скоро это будет их общий холодильник, — и разглядывал выцветшие обои на стенах, которые, наверное, были здесь еще до рождения Нади. Первым делом нужно будет избавиться от этих старых обоев из семидесятых годов. Уже не семидесятые, уже даже не двадцатый век. Настали новые времена.

Покончив с кока-колой, он отнес банку в кухню и сделал себе бутерброд с каким-то копченым мясом, оказавшимся в холодильнике.

Он услышал шорох, поднял глаза на дверной проем, и там стояла она. Надя. Она смотрела на него. С любопытством, понятное дело, но без испуга. В глазах ее светилась доброта. Теплое понимание.

— Привет, — сказал Эрик. — Как поживаешь? Давно не виделись. Проходи, садись.

Надя осталась стоять.

— Нет, ты присядь, — сказал Эрик. — Я хочу кое-что рассказать тебе. У меня такие планы. Да-да. Планы. Понимаешь? Целая новая жизнь дожидается снаружи, дожидается… дожидается того, кто смел.

Эрик покачал головой. Ему не понравилось, как он это сказал. Он опустил голову и снова перевел взгляд на дверной проем. Там было пусто. Он смотрел, пока Надя не материализовалась снова, только теперь она была не в джинсах и вылинявшей рубашке в клетку. Она была в черном платье в мелкий горошек, а ее кожа… ее кожа светилась.

— Привет, — сказал Эрик счастливо. — Как дела, девочка? Проходи…