Общества неравенства

Что касается обезлесения, Померанц настаивает на том, что к концу восемнадцатого века Европа вплотную подошла к очень существенному «экологическому» ограничению. Леса в Великобритании, Франции, Дании, Пруссии, Италии и Испании стремительно сокращались на протяжении нескольких столетий: если в 1500 году они занимали 30–40 процентов территории, то к 1800 году их площадь сократилась до чуть более 10 процентов (16 процентов во Франции, 4 процента в Дании). Сначала импортируемая древесина из все еще лесистых районов восточной и северной Европы частично восполняла потери, но эти новые поставки быстро оказались недостаточными. В Китае в период с 1500 по 1800 год также наблюдалось обезлесение, но в меньшей степени, чем в Европе, отчасти потому, что более развитые регионы были лучше интегрированы в политическом и коммерческом отношении с внутренними лесистыми регионами.

В европейском случае «открытие» Америки, трехсторонняя торговля с Африкой и торговля с Азией позволили преодолеть это экологическое ограничение. Эксплуатация земель в Северной Америке, Вест-Индии и Южной Америке с использованием рабского труда, привезенного из Африки, позволила получить сырье (древесину, хлопок и сахар), которое не только приносило колонизаторам большие прибыли, но и питало текстильные фабрики, которые начали быстро развиваться в период 1750–1800 годов. Военный контроль над дальними морскими путями позволял развивать крупномасштабное взаимодополнение. Прибыль, полученная от экспорта британского текстиля и других промышленных товаров в Северную Америку, компенсировала расходы владельцев плантаций, производивших древесину и хлопок, которые затем могли кормить своих рабов за счет части прибыли. Обратите внимание, что треть текстиля, использовавшегося для одежды рабов в восемнадцатом веке, поступала из Индии, а импорт из Азии (текстиль, шелк, чай, фарфор и так далее) оплачивался в значительной степени серебром, добываемым в Америке начиная с шестнадцатого века. К 1830 году британский импорт хлопка, древесины и сахара требовал эксплуатации более 10 миллионов гектаров обрабатываемых земель, по подсчетам Померанца, что в 1,5–2 раза превышает все обрабатываемые земли Соединенного Королевства. Если бы колонии не позволили обойти экологическое ограничение, Европе пришлось бы искать другие источники поставок. Конечно, можно представить себе сценарии исторического и технологического развития, которые позволили бы автаркической Европе достичь аналогичного уровня промышленного процветания, но чтобы представить себе плодородные хлопковые плантации в Ланкашире и вздымающиеся дубы, растущие из почвы под Манчестером, потребуется немалое воображение. В любом случае, это была бы история другого мира, имеющего мало общего с тем, в котором мы живем.

Представляется более мудрым принять как данность тот факт, что промышленная революция возникла в результате тесных связей Европы с Америкой, Африкой и Азией, и подумать об альтернативных способах организации этих отношений. Как мы видели, международные отношения формировались под влиянием европейского военного и колониального господства, которое сделало возможным принудительный перевод рабского труда из Африки в Америку и Вест-Индию, насильственное открытие индийских и китайских портов и так далее. Но эти отношения не обязательно должны были быть такими, какими они были; они могли быть организованы бесчисленным множеством других способов, позволяющих честную торговлю, свободную миграцию рабочей силы и достойную заработную плату, если бы политический и идеологический баланс сил был иным, чем он был. Точно так же можно представить себе множество способов структурирования глобальных экономических отношений в XXI веке при различных наборах правил.