Статусный локатор Гарольда работал, как хорошо отлаженные швейцарские часы. Его локатор был прекрасно отрегулирован, сбалансирован, чувствителен – то есть весьма снисходителен к своему хозяину. Гарольд судил себя самого по своим намерениям, своих друзей – по их достижениям, соперников – по их ошибкам. Сигналы поступали со всех сторон и приносили с собой почти одни плюсы.
Когда Гарольд воображал себя с Эрикой, поток плюсов превращался в бурлящий водоворот. Стендаль как-то заметил, что первая любовь всякого человека питается тщеславием. Гарольд не просто восхищался Эрикой как личностью: его приятно волновала напористая, несгибаемая натура этой молодой женщины, добившейся всего своим трудом. Но кроме того, его волновали и приятно возбуждали мысли о местах, где они будут появляться вместе. Он с удовольствием представлял себе, как они будут обмениваться изысканными шутками на вечеринках, словно Беатриче и Бенедикт в комедии «Много шума из ничего».
Но было в переживаниях Гарольда и нечто более глубокое. Всю свою прежнюю жизнь Гарольд находился на определенном уровне, но теперь он ощущал импульсы, идущие из каких-то неведомых глубин его души. Осознание этого было сродни чувству, которое охватывает человека, всю жизнь спокойно прожившего в своем доме и вдруг провалившегося в неведомо откуда взявшийся люк в полу. Падая, человек оказывается на другом, более глубоком уровне, а затем проваливается на следующий, потом еще глубже, и так далее. Мэтью Арнолд[92]
писал:Не было минуты, чтобы Гарольд не думал об Эрике. Если он шел один по улице, то ему то и дело казалось, что он видит в толпе ее лицо. Он потерял аппетит и стал сторониться друзей. Теперь он все время находился в приподнятом настроении. Вещи, прежде казавшиеся ему скучными, теперь приводили его в восторг. Раздражавшие его раньше люди казались теперь искренними и дружелюбными. Во время брачного танца ласточки, лихорадочно взмахивая крыльями, в состоянии почти безумной гиперактивности беспорядочно перелетают с ветки на ветку. Так и Гарольд, чувствуя невероятный прилив сил, мог бодрствовать всю ночь и работал без перерывов.
Мысленно он непрестанно возвращался к драгоценным эпизодам их встреч с тех пор, как Эрика впервые позволила ему взять ее за руку, когда пригласила его домой на ужин и как они ели китайскую еду, как после этого они в первый раз занялись любовью. Теперь во время утренней пробежки Гарольду представлялись самые разнообразные фантазии, в которых он героически спасал Эрику от опасностей (здесь играл роль бег, под влиянием которого в кровь выбрасывались первобытные гормоны, подхлестывавшие воображение нашего Уолтера Митти[93]
).В другие моменты его охватывал страх потерять Эрику. В XIX веке один поэт из индейского племени квакиутлей написал стихи, точно отражающие смятенное состояние души влюбленного Гарольда{328}
:Согласно данным исследований, проведенных Фаби Ганье и Джоном Лидоном{329}
, 95% влюбленных уверены, что предмет их любви возвышается над средними людьми, превосходя их умом, искренностью и чувством юмора (вспоминая своих прежних возлюбленных, они думают о них как об ограниченных, узколобых, эмоционально неустойчивых и в целом неприятных созданиях). Гарольд не был исключением. Предаваясь самообману, он видел в Эрике одни только достоинства.Гарольд переживал состояние, которое Стендаль в своем трактате «О любви» назвал «кристаллизацией»:
Кристаллизация в любви, по словам Стендаля, это «совокупность странных фантазий, которые представляются правдивыми и даже не подлежащими сомнению относительно любимого существа».