Общественное животное. Тайные источники любви, характера и успеха

Вольфрам Шульц, нейробиолог из Кембриджского университета, проводил на обезьянах опыты с целью пролить свет на причины и природу болезни Паркинсона. Шульц впрыскивал животным в рот яблочный сок и наблюдал выброс дофамина нейронами головного мозга. После нескольких повторных впрыскиваний Шульц заметил, что дофаминергические нейроны начинали разряжаться еще до того, как сок приходил в соприкосновение со слизистой оболочкой рта обезьяны. Тогда ученый провел новый эксперимент – прежде чем вспрыснуть сок, он включал звуковой сигнал. После нескольких повторений обезьяна понимала, что звук предшествует поступлению сока. Теперь дофаминовые нейроны разряжались в ответ на звук, но не на впрыскивание сока. Шульц и его коллеги были в недоумении. Почему нейроны не реагируют на само вознаграждение?

Ответ на этот вопрос дали Рид Монтегю, Питер Дайан и Терренс Сейновский^{335}. Психические системы настроены на предсказание вознаграждения, а не на само вознаграждение. Рассудок непрерывно создает прогностические модели – например, модель, согласно которой после звука должен появиться сладкий сок. Если модель точно предсказывает реальное событие, то для подсознания это само по себе будет некоторым вознаграждением или, по крайней мере, успокаивающим фактором. Если же модель противоречит реальности, то возникает напряженность и тревожность.

Основное занятие мозга – моделирование, считает Монтегю^{336}. Наш мозг непрерывно строит мелкие предвосхищающие шаблоны, помогающие прогнозировать будущее: если я положу руку сюда, то произойдет то-то и то-то. Если я улыбнусь, то улыбнется и она. Если наша модель правильно прогнозирует то, что происходит в действительности, мы испытываем сладостное чувство сбывшейся надежды. Если модель не совпадает с действительностью, значит, налицо проблема и мозг должен выяснить, в чем дело, и скорректировать модель.

Эта функция является одной из фундаментальных характеристик желания. Пока мы живем, наш мозг производит предвосхищающие шаблоны, основанные на хранящихся в его памяти рабочих моделях. Часто между внутренними моделями и реальной действительностью возникают противоречия и конфликты. В таких случаях мы пытаемся выработать концепции, помогающие нам понять мир или так изменить поведение, чтобы жить в гармонии с миром. Мы испытываем всплеск удовольствия, если овладеваем ситуацией или справляемся с какой-либо проблемой.

Однако бытие в постоянной гармонии не приводит к всплескам счастья, в противном случае мы могли бы преспокойно всю жизнь проваляться на пляже, получая от этого вечное наслаждение. Ощущение счастья возникает в тот момент, когда устраняется какая-то напряженность. Следовательно, подлинно счастливая жизнь – это ритмичное чередование напряженности и гармонии. Мы идем по жизни, подталкиваемые стремлением к тому, что современные психологи все чаще называют лимеренцией[95] – влюбленностью в широком понимании, влюбленностью не обязательно в человека, но и в какое-то явление или занятие. Мы жаждем, чтобы нас полностью поглотила наша лимеренция, мы хотим достичь точки, когда сливаются воедино внешние и внутренние паттерны поведения.

Это стремление к лимеренции (к тому, чтобы быть поглощенным чем-то) может проявляться в самых обыденных мелочах. Люди испытывают короткий прилив счастья, решив трудный кроссворд или сев за стол и подсознательно ощутив, что он удобен, «именно такой, как надо».

Однако эта тяга может также проявляться довольно причудливо и странно. Люди, например, инстинктивно тянутся к чему-то хорошо знакомому. Бретт Пелэм, профессор университета штата Нью-Йорк в Баффало, показал^{337}, что молодые люди с именами Деннис и Дениза чаще других хотят стать дантистами (dentist), люди по имени Лоуренс или Лори чаще других мечтают о карьере юриста (lawyer), Луи мечтает жить в Сент-Луисе, а Джордж – в штате Джорджия. Иначе говоря, на самые важные выборы человека могут оказать влияние совершенно случайные факторы – например, имя, данное ему при рождении, или тяга к чему-то хорошо знакомому.

Тяга к лимеренции заставляет нас стремиться к совершенству в овладении ремеслами и навыками. Иногда, когда мы поглощены решением какой-то трудной задачи, физическая граница, отделяющая наш разум от задачи, словно растворяется и исчезает. Опытный наездник так хорошо чувствует лошадь, что сливается с ней в единое целое. Плотник становится един со своим инструментом и материалом. Математик растворяется в решаемой задаче. В эти моменты высочайшего творческого взлета внутренние и внешние паттерны сливаются – и лимеренция достигнута.