Стремление к лимеренции заставляет нас развиваться интеллектуально. Мы любим, когда кто-то говорит нам, что мы правы (некоторые телевизионные гуру зарабатывают миллионы на том, что подтверждают правильность ментальных моделей своей аудитории). Мы все чувствуем всплеск удовольствия, когда вдруг понимаем какую-нибудь сложную теорию и она внезапно складывается в единое целое в нашем мозгу. Все мы без исключения любим ощущать себя в гармонии с нашим окружением. Как пишет Брюс Векслер в своей книге «Мозг и культура»{338}
, всю первую половину жизни мы пытаемся построить внутренние модели, соответствующие окружающему миру, а вторую половину тратим на то, чтобы подогнать мир под наши внутренние модели. В задушевных беседах за полночь за стойкой бара мы часто пытаемся навязать собеседнику свое видение мира. Народы и государства воюют между собой не только за территории, ресурсы и интересы: часто война начинается из-за того, что один народ хочет навязать другому свое видение окружающей действительности. Одна из причин неизменной ожесточенности израильско-палестинского конфликта заключается в том, что обе стороны хотят заставить противника принять свою версию истории.Людей почти всегда трогает до глубины души возвращение в дом, где они провели детство, в то место, где когда-то сформировались их первые ментальные модели. Когда мы возвращаемся в город, где выросли, важнее всего для нас детали: аптека осталась точь-в-точь такой, как прежде, не изменилась и ограда парка, зимнее солнце в полдень стоит над той же самой крышей, а вот и знакомый до мелочей пешеходный переход у старой школы. Мы любим все эти вещи не за какие-то их реальные достоинства, а просто потому, что они – лучшие в мире. Память окутывает предметы нашего детства покровом любви, поскольку эти предметы до боли нам знакомы. Клайв Стейплз Льюис заметил однажды:
Стремление к лимеренции сильнее всего проявляется в те возвышенные минуты, когда человек живо ощущает свое единение с природой или Богом, когда душа воспаряет ввысь и чувство гармонии Вселенной захватывает вас без остатка.
Самое важное заключается в том, что люди жаждут единения и друг с другом. Двухнедельный младенец начинает плакать{339}
, если слышит плач другого ребенка, но он не прольет и слезинки, услышав запись собственного плача.В 1945 году австрийский врач Рене Шпиц обследовал один американский сиротский приют{340}
. В приюте царила идеальная чистота. На каждых восемь детей приходилась одна медсестра. Дети были сыты, но целыми днями находились в одиночестве – это объясняли опасностью инфицирования. Между кроватками зачем-то висели занавески, отделявшие детей друг от друга. Несмотря на весь этот безукоризненный, на первый взгляд, уход и гигиенические предосторожности, 37% детей умирали, не дожив до двух лет. Для выживания им не хватало одной важной вещи – контакта с любящими людьми.Каждого человека притягивают люди, похожие на него самого. Встретившись с незнакомым человеком, мы тотчас начинаем подсознательно приводить свое поведение в соответствие с его поведением. Боксеру Мухаммеду Али, обладавшему более быстрой реакцией, чем любой другой боксер, требовалось всего 190 миллисекунд для того, чтобы подсознательно найти брешь в защите соперника и нанести удар. Среднестатистической студентке колледжа требуется не больше 210 миллисекунд для того, чтобы подсознательно синхронизировать собственные движения с движениями своих друзей{341}
.Друзья, увлеченные разговором, начинают дышать в одном и том же ритме. Окружающие, которые наблюдают за этим диалогом, непроизвольно начинают подражать жестам, мимике и дыханию беседующих, и чем точнее наблюдатели имитируют язык тела говорящих, тем глубже они понимают отношения участников разговора. Под влиянием феромонов – это еще более глубокий уровень взаимодействий – у живущих в одном доме или квартире женщин может произойти синхронизация менструальных циклов.
По мнению нейрофизиолога Марко Якобони{342}
, «компенсаторный» – это недостаточно сильное выражение для обозначения описанных выше ментальных процессов. Видя радость другого человека, мы воспринимаем его смех как наш собственный. Когда мы видим чужие страдания – пусть даже на киноэкране, – это страдание отражается в нашем мозгу (хотя и в ослабленной форме) как наше собственное страдание. Клайв Льюис пишет: