Общественное животное. Тайные источники любви, характера и успеха

Лерер заметил, что один из величайших соблазнов современной науки – попытка представить дело так, будто все явления природы и общества подобны часам, которые можно исследовать с помощью механических инструментов и выверенной техники. Этот подход действует и в отношении изучения интеллекта. Исследователи бóльшую часть своих усилий посвящают изучению и анализу IQ – относительно устойчивого и воспроизводимого показателя, но пренебрегают изучением ментального характера, похожего не на часы, а на облако.

Чистый интеллект полезен для решения четко очерченных и хорошо сформулированных задач. Ментальный характер помогает понять, с какой именно проблемой вы столкнулись и какими средствами следует воспользоваться для ее решения. Как утверждает Станович, если вы задаете правила, которым надо следовать для решения интеллектуальной проблемы, то люди с высоким IQ справятся с этим делом лучше, чем люди, у которых IQ ниже. Но если эти правила не заданы, то люди с высоким IQ уже не будут лучшими в решении задачи, так как для выработки этих правил и честной оценки результатов требуются способности, весьма слабо коррелирующие с IQ.

Ментальная сила и ментальный характер связаны очень слабо. Станович говорит^{271}:

Исследования с участием тысяч испытуемых показали, что интеллект имеет умеренную или слабую корреляцию (обычно меньше 0,3) с определенными качествами мышления (например, с активной открытостью к новому, тягой к знанию), а с другими качествами (добросовестностью, любопытством, усидчивостью) и вовсе почти не коррелирует.

Многие инвесторы, например, обладают весьма высоким интеллектом, но часто принимают поистине самоубийственные решения именно из-за того, что слишком уж доверяют своему непогрешимому интеллекту. С 1998 по 2001 год суммарный годовой доход на вложенный капитал в фонде совместного инвестирования «Ферстхэнд Текнолоджи Велью» составлял около 16%^{272}. Однако средний инвестор фонда за это же время потерял до 31%. Почему так случилось? Потому что эти гении были уверены, что знают, когда надо войти на рынок и когда уйти с него. В результате они часто упускали дни, когда рынок рос, и появлялись на бирже, когда он шел вниз. Эти бесспорно умные люди вели себя глупее, чем если бы они были совершенными тупицами.

Бывают люди, у которых высокий IQ, но они тем не менее не могут долго удерживаться ни на одной работе. Джеймс Дж. Хекман и его коллеги из Чикагского университета сравнили профессиональную пригодность выпускников средних школ и тех, кто бросил школу, а затем сдал экзамены экстерном^{273}. Эти заочники по своим умственным способностям не уступают выпускникам школ, не поступившим в колледж, но зарабатывают меньше, так как в меньшей степени обладают так называемыми некогнитивными качествами, такими как мотивация и самодисциплина. Люди, некогда бросившие школу, склонны чаще менять работу. Их вклад в производственный процесс меньше, чем у тех, кто закончил среднюю школу.

В области высочайших интеллектуальных достижении интеллект как таковой уже не поможет отличать гения от прочих смертных. Величайшие мыслители, как кажется, обладают такими ментальными способностями, которые выходят далеко за рамки узко понимаемого рационального мышления. Эти способности текучи и расплывчаты, точь-в-точь как облака Поппера. Альберт Эйнштейн, например, представляется нам образцом научного и математического интеллекта. Но на самом деле он творил науку, играя воображаемыми визуальными и осязательными образами. «Слова языка, в том виде, в каком их пишут или высказывают, не играют видимой роли в механизмах моего мышления^{274}, – признавался он Жаку Адамару[72]. – Моя интуиция питается определенными знаками и более или менее отчетливыми образами». Эйнштейн лишь манипулировал этими образами, составляя из них различные сочетания: «Упомянутые мною элементы в моем случае имеют визуальный характер, а некоторые даже характер мышечной реакции».

«Я мыслю лишь образами, – заявлял физик и химик Петер Дебай[73]. – Все мое мышление насквозь визуально». Дебай говорил, что, когда работает над какой-нибудь проблемой, он видит лишь какие-то смутные образы, которые старается сделать более четкими. Когда ему это удается, он облекает картину в математические формулы. В некоторых случаях образы бывают акустическими – определенные звуки сочетаются с определенными идеями^{275}. Иногда образы бывают эмоционально окрашены^{276}. «Приходится прибегать к чувствам, – рассказывал Дебай. – Например, я спрашивал себя: чего хочет атом углерода?»