Общество Должников (СИ)

Заведовал «кучей» гарзонский каcтолик по имени Джон Марстон. Опрятный молодой человек, изначально приехавший на ничейный континент с личной миссионерской задачей, но вовремя сообразивший, что Церковь Шторма лучше не злить. Не растерявшись, он решил вести просветительскую работу, и даже организовал начальную школу где-то в трущобах Радуги. Что сказать, его здоровью, смелости и духовной глубине можно было только позавидовать. Это был один из самых добродушных и бескорыстных людей, которых Ретро только встречал в своей жизни. Все переводы от епархии он тратил на книги, аренду и скромную еду.

Не смотря на обычаи, он не носил кастолический швинт, предпочитая выглаженную рубашку, шорты ниже колен и черную кепку. Это, однако, не вредило почти ощутимой ауре чистоты и сдержанности, которую Марстон распространял вокруг себя. Железное распятие с Сыном Господним было начищено до ртутного блеска.

— Привет, Джонатан, — воскликнул Ретро, протягивая руку.

Марстон в это время раскладывал перед собой пасьянс из тенебрийских и гарзонских авторов. Он сидел за столом, мелодично бормоча что-то под нос, а рядом скуксился тканный мешок, придавленный Энциклопедией Крушений за авторством Астерии Пуйгало. Услышав голос детектива, кастолик обернулся и просиял.

— Господин Фитцвиль! — он поднялся и пожал протянутую руку. — Рад вас видеть. Пришли за новым романом Дэйла?

— Нет, милый Джонатан, — Ретро озирался, замечая свежие поступления. — Я смотрю, дела идут понемногу.

— Господь благоволит слова хранящим, — устало, но с удовлетворением подтвердил кастолик. — Те, кто хочет номиналов приходят сюда, чтобы продать книгу. Когда я отдаю плату, они берут другую книгу бесплатно в расчете вернуться, и снова получить вознаграждение. Однако, книга это не просто бумага, чернила, переплет. Это голос звучащий. Она говорит с человеком даже будучи закрытой, зовет его, интригует. Провоцирует. Как будто спрашивает: «ну что, отсталый, хватит ли у тебя сил, чтобы прочесть меня?». Конечно, многие благополучно избегают этого испытания. Как бы то ни было, даже они начинают искать все новые и новые тома, чтобы просто вернуться сюда и послушать тихое пение страниц.

Марстон встрепенулся, и произнес виновато:

— Прошу прошения, господин Фитцвиль. Велеречивость — это грех. И отнимать чужое время — тоже.

— Иногда приятно послушать что-то кроме мата и угроз, — ответил на это Якоб.

— У вас есть несколько минут свободного времени? — вдруг загорелся Марстон. — Я хочу показать вам одну вещь. Настоящее сокровище. Это даже не сборник лонгатских былин переписанный рукой монаха, это нечто совершенно бесценное!

Ретро подумал.

— А Господь с ним, давай, показывай.

Марстон метнулся к своему мешку, бережно снял с него энциклопедию и положил на столик. Из матерчатых недр он извлек нечто, напоминающее дикарские бусы: около пятидесяти крышек от консервированных продуктов, нанизанных на стальную проволоку. Гремя этим странным артефактом, кастолик торжественно приблизился к Ретро и сказал:

— Узрите то, чего никто не видел! А если видел, то не понял, что перед ним.

— Я вот тоже нихрена не понимаю, — признался Якоб. — Это четки какие-то?

— Это КНИГА, господин Фитцвиль, — провозгласил Марстон юным, но уже достаточно глубоким голосом. — Вглядитесь!

Якоб вгляделся.

Все эти пятьдесят крышек от рыбы, хлеба и костно-мясной тушенки, были мелко перфорированы ручным сверлом. Крохотные отверстия складывались в буквы. Буквы — в слова на незнакомом Якобу языке.

— Это фугский, — шепнул Марстон. — Мертвый язык, который почти не менялся веками.

— Почему мертвый? — удивился детектив. — Фуги же не вымерли.

— Конечно, — согласился кастолик, перебирая крышки. — Но язык, который не меняется в течении веков — мертв. Его и сами «носители» сейчас не очень-то понимают. Даже коренные жители Фугии, оставшиеся на материке, почти полностью перешли на Низкий Тенебрис. Язык Немоса. Такая жалость. Этим никто не занимается, а моих скромных ресурсов не хватает, чтобы провести полноценное исследование. Жалость! Только по этому памятнику их почти исчезнувшей культуры, можно предположить, что фуги процветали после Великого Расселения. Конечно, сами стихи здесь относятся уже к эпохе бурь, но то, как они написаны… Я смог перевести несколько образцов при помощи одного из старейшин обитающего в Радуге.

Марстон с робостью присущей всем авторам переводов и адаптаций, взглянул Якобу в глаза.

— Хотите послушать? Это недолго, автор писал четверостишьями.

— Жги.

На темных стенах иногда мне видится — картина!

Как скалы защищают одинокую травинку — последнюю!

Они стоят, а гром, и ветер, злая молния — рубина!

Подтачивают, жгут, срывают шкуру — многолетнюю!

О боги!

В какое облако мне постучать, что б ответили

Какую молнию поймать что б раздался звон