Общество Джейн Остен

– Мими, простите, я правильно понимаю, что Джек тоже входит в совет директоров этой компании? – спросил доктор Грей.

Мими выпрямилась, кивнув ему.

– Только боюсь, что теперь мне его не переубедить.

– Мими, – обратился к ней Эндрю, – вы упоминали, что Джек использовал то, что узнал от вас, чтобы заключить сделку с Колином, верно?

– Да.

– Простите, но я вынужден спросить: не владеете ли вы какой-либо информацией, компрометирующей Джека или его бизнес? Учитывая обстоятельства, было бы разумно ее использовать.

Все взгляды обратились на него – никто не мог поверить в то, что он предложил подобное.

– Эндрю Генри Форрестер! – вскричала Франсес. – Вы осмеливаетесь предложить нам…

Он поднял руку в знак тишины.

– Я ничего не предлагаю. Во всяком случае, не обществу. Мими сама решит, как ей поступить.

Он смотрел на всех, кто был сейчас здесь, и впервые в жизни решил действовать, отбросив все сомнения.

– Франсес, это касается и нас. Мой дом и мое сердце отныне в ваших руках. Вы как никто другой достойны этого.

Услышав это, леди Франсес Элизабет Найт разрыдалась на глазах у всего общества Джейн Остен.

– Франсес, не плачь, пожалуйста, – прошептал Эндрю, пытаясь найти свой платок.

Но слезы рекой текли из ее глаз. Никто из присутствующих раньше не видел ее такой беззащитной.

– Эндрю, ты же знаешь, что у меня совсем ничего не осталось, – говорила она сквозь слезы. – Знаешь лучше, чем кто-либо другой.

– Франсес, дорогая моя, для нас это было неважно почти тридцать лет назад, так разве сейчас это имеет хоть какое-то значение?

Она отерла глаза рукой и взглянула на него с нежной улыбкой.

– Ты уверен?

– Франсес, я был свидетелем того, как рушится весь твой мир, и ты справилась с этим достойнее, чем любая англичанка. Я сочту за честь, если ты станешь моей женой.

Ярдли стремглав бросился к преподобному Пауэллу – как представитель англиканской церкви, тот согласился безотлагательно провести церемонию бракосочетания.

С молчаливого одобрения Мими, Аделина сунула в дрожащие руки Франсес свадебный букет. Эви помчалась в усадьбу за Жозефиной и Шарлоттой, зная, что они не простят ей, если она не позовет их на столь долгожданное зрелище.

Франсес взглянула на Мими.

– Вы же не будете против?

– Конечно, нет, Франсес! Пусть в этот день случится хоть что-нибудь хорошее.

Получив ее благословение, Франсес Элизабет Найт позволила Эндрю Генри Форрестеру взять ее за руку и повести к алтарю.

Доктор Грей в одиночестве стоял в липовой роще, слушая, как колокола били три пополудни. Свадебная церемония завершилась, после они приступили к угощению, приготовленному Жозефиной и Шарлоттой. Затем Ярдли в сопровождении Адама отправился к Аделине, горя желанием снова увидеть книги. Изможденная Мими отдыхала у себя в спальне, Эви помогала мисс Франсес собрать вещи для медового месяца, а Эндрю отправился в Олтон, чтобы закончить кое-какие дела перед тем, как поезд увезет их с женой в Брайтон.

Доктор Грей смотрел на поля, обнесенный стеной сад на холме, на низкую изгородь, державшую овец подальше от рощи. Он вспоминал их летние прогулки с Аделиной, визиты к старику Найту, рождественскую службу, оглашение завещания, изменившее всю их жизнь. Вспомнил и похороны своей жены на церковном кладбище, и день собственной свадьбы много лет назад, и то, как мальчишкой играл в лесу с Франсес и Эндрю.

Общим у всех этих воспоминаний, значимых и не очень, было одно: все они принадлежали прошлому, были бесплотны, не оставляя следа в настоящем. Жить следовало здесь и сейчас – в этот час, в эту секунду, ведь время неумолимо шло вперед, обгоняя самую мысль об этом. Миг настоящего был призрачен и оттого так важен.

Если бы доктор Бенджамин Грей мог снова пережить хоть секунду прошлого, он все бы отдал за то, чтобы вновь ощутить прикосновение его Дженни. Ему не хватало ее нежных касаний, но еще больше – ее любви.

Он жил жалкой жизнью одинокого вдовца, отчаянно нуждавшегося в помощи. Бог знает, чего добивалась Либерти Паскаль, но говоря об Аделине Гровер, она всегда задевала его сердце. Он не мог забыть слов, сказанных ею по пути на свадьбу.

Теперь они обрели некий смысл. Он всегда чувствовал, что Аделина пыталась вновь пробудить в нем волю к жизни – еще тогда, когда они виделись куда чаще, например, когда она работала в школе – она словно бросала ему вызов. Теперь он понял, что втайне сам желал этого; тогда же он считал, что прения меж ними – лишь следствие того, как она противится системе, совету, и как вопреки всему этому учит детей.

И, наконец, он понял – по крайней мере, надеялся, – что причина крылась вовсе не в этом, а в нем самом.

Он всегда был ей небезразличен.

Он вышел из рощи и через лес направился к саду на склоне холма, словно состоявшему из двух комнат: в передней ровными рядами стояли кусты сирени, а в дальней – розы, овощные грядки и фруктовые деревья, со всех сторон окруженные стеной из красного кирпича. В каждой из трех наружных стен была дверца, и он не знал, куда они ведут. Вдруг он вспомнил, что за все эти годы ни разу не открывал ни одной из них.