Община Святого Георгия

– Вы отменная операционная сестра! – похвалила её Вера, не отрываясь от раны. – Саша! Больше ему говорить не давай, у него временно отключилась кора. Если будет двигательное возбуждение – просто крепче фиксируй.

Войдя в грудную полость с ревизией, Вера констатировала:

– Это не рак!

Огромное образование было филигранно выделено и покоилось в тазу. Грудная клетка послойно ушита. Белозерский, осуществлявший вручную функцию дыхания пациента, был похож на лошадь, галопом проделавшую путь из Твери в Москву. Хотя прошло всего лишь полтора часа. Отличная физическая подготовка его не подвела, он был фактически профессиональным спортсменом и мысленно благодарил отца и Василия Андреевича, с младенчества закалявших его и приучивших к физической культуре. Когда Амирова вернули, он поручил его заботам Концевича, а сам, стараясь не рухнуть на глазах у студентов, Аси и, главное, Веры, отлучился принять душ и переодеться. И беззвучно повыть под ледяными струями воды: бицепсы сводило судорогой от долгого и, что хуже, монотонного усилия.

– Невероятно огромная гамартома! – Вера Игнатьевна ещё раз осмотрела удалённое новообразование. – Хрящевую опухоль лёгкого – посмертную – описал ещё Рудольф Вирхов. У нас же эксклюзивный случай прижизненного обнаружения.

Студенты и давно пришедший в себя Астахов, бродивший где-то всю операцию, сгрудились у таза.

– Мы приготовим великолепный патанатомический препарат! – горячо заверил Астахов, чувствуя вину за то, что прогулял уникальную операцию. С раннего детства он мечтал стать врачом и сейчас не оставил этого стремления, но как быть, если его собственный организм не приучается к живой крови и человеческим страданиям. Но уж извлечённое из тела, отделённое от личности, чуждое персонализации – здесь он виртуозен ещё с первых курсов.

Никто лучше Алексея Астахова не готовил предметных стёкол, а его теоретическая работа по заживлению ран взяла почётную грамоту. Правда, наносить раны зверушкам он сам не мог, это проделывал лаборант. Так что экспериментальные области медицины, связанные с опытами на живых организмах, – тоже не по нему. Астахов серьёзно рассматривал патологическую анатомию как сферу своей дальнейшей деятельности.

Княгиня заметила и оценила блеск в его глазах. Бессмысленно поносить человека за неуспехи в том, к чему у него нет способностей. Следует развивать данное. Вера подбодрила студента:

– Обязательно! Полагаю, у вас получится великолепный препарат, я освобождаю вас от работы в клинике на время его приготовления. Но главное во всей этой истории, – она обратилась ко всем, – наш больной имеет все шансы на выздоровление!

– Вы – гений, Вера Игнатьевна! – воскликнул вдохновлённый Астахов.

Она скептически усмехнулась:

– В чём?

– Меха…

– Вы историю медицины нынче не учите?! Ещё Парацельс применял кузнечные меха, пытаясь оживить скончавшихся. Так почему же, позвольте, нельзя ими вручную дышать ещё живых, которые по тем или иным причинам не способны делать этого самостоятельно? Ничего гениального. Всё придумано до нас. Нам осталось доработать.

В клинике никто не аплодировал Вере. Она бы этого не приняла. А тому, кто не готов принимать восторги, не принято оные выражать. Княгиня Данзайр, как и положено настоящему аристократу, человеку самодостаточному, довольствовалась хорошо исполненной работой.

День покатился по расписанию. Обходы, манипуляции, лечебные и хозяйственные дела. Ближе к вечеру Матрёна Ивановна и Ася пили чай в сестринской. Естественно, тщательно обработанной после того, как здесь содержался и скончался безымянный пациент с бешенством. Никому и в голову не пришло уточнить, сколько усилий Вера Игнатьевна потратила на то, чтобы его тело было кремировано. И ей не было никакого дела до нарратива. В мире сильных талантливых трудоспособных людей факты правят бал.

– Что надутая такая? – сварливо уточнила старшая сестра милосердия у подчинённой.

– Я… просто…

– Что у тебя ещё «просто»? И так вся проще простого, как на ладони!

– Обыкновенно Александр Николаевич очень переживает, когда кто-то что-то раньше него удумал. А мехами от Веры Игнатьевны искренне восхищался. И смотрит он на неё…

– Если и до тебя дошло, что барчук наш в княгиню влюблён, то уж действительно проще некуда! – усмехнулась Матрёна.

Ася старательно пыталась извлечь из себя хорошее. Хотя ненавидела Веру всей душой, как это и положено у женщин.

– Вера Игнатьевна одарённая. Смелая. Рука у неё в ране твёрдая и быстрая.

– То-то она бы прыгала до потолка, узнав, что пигалица её, ишь, снизошла похвалить. Веру Игнатьевну ведущие европейские клиники звали. А она здесь. Вот и учись, коль посчастливилось рядом с такой величиной стоять, инструменты ей подавать! А главное – твёрдости учись, собранности!

Матрёна тяжело вздохнула и заключила совсем другим тоном:

– А скоростям у Веры не учись. Не женское это дело – скорость.

Уже стемнело, когда Вера твёрдым мужским шагом направилась на выход из клиники. Её догнал запыхавшийся ординатор Белозерский.

– Вера Игнатьевна! Я хотел…

Она резко развернулась.