Община Святого Георгия

Старший Белозерский головы не повернул. Он пребывал в благостном расположении духа, в беспредметной мечтательности, какая бывает в детстве после славно проведенного дня на речке, в лесу, на природе – в общем, когда весь день все были счастливы, и ничем не омрачённым вечером дитя ложится в постель и просит нянюшку и боженьку, чтобы так было всегда. Но поскольку он был не дитя, то попросту расположился в кресле у камина, вытянув длинные ноги, с бокалом коньяка и, попыхивая отменной сигарой, созерцал огонь. Да, он действительно был способен сам подкинуть дров. И Василий Андреевич сообразил, что сейчас не тот момент, чтобы пенять хозяину.

– Где она?

Профессора явно заклинило на неразрешённом уравнении. Николай Александрович, не уточняя, ибо кого же любой нынче может искать, кроме неё! – с лёгким сожалением, в котором счастья и мечтания было куда больше сетования, ответил:

– Ушла!

И, обратив взор на Хохлова, он с детской страстью ожидания обещанного чуда, по-товарищески свободно уверил:

– Но обещала захаживать запросто!

Обессиленный Хохлов резко сник и, еле дойдя до дивана, упал именно на то место, где минутами прежде сидела Вера, и судорожно всхлипнул, пытаясь подавить рыдания.

– Я старый дурак, Николай Александрович! Я старый беспомощный трусливый дурак!

Белозерский поднялся с кресла, но Василий уже опередил его, поднося профессору бокал коньяку. Николай Александрович, присев рядом, принял бокал у дворецкого и стал поить Алексея Фёдоровича, как маленького.

– Хлебните, мой дорогой! Вот так, славно! Сейчас чуток оправитесь, и мы разыщем княгиню. Я с Мадагаскара сырьё получаю, так чтобы я в Питере человека не нашёл?!

Купец был настойчив и влил в профессора изрядную дозу коньяку. Целебная жидкость легла на нервы и усталость, и Хохлов всё-таки разрыдался на широкой груди Николая Александровича.

Василий Андреевич, отправившийся за закусками, бормотал по дороге со всем сочувствием к Алексею Фёдоровичу:

– Послушаешь – не человек, а зверь! Присмотришься – взбунтовавшийся голубь.

Обернулся он скоро, хозяин уже кое-как унял профессора. Николай Александрович понятия не имел, что в его доме оперировали племянницу Хохлова, и в первое мгновение был этим фраппирован. Но тут же ясно осознал, что был прав, отвалив сыну более чем щедро на обустройство операционной в особняке. Иначе неизвестно, была бы девчонка жива или нет. Не будь незаконной Сашкиной клиники, не встреть он Веру…

Николай Александрович увлекался математикой, в юности жаждал пойти по сей стезе, но семейный бизнес есть семейный бизнес. И математика ему не помеха. Он посещал в своё время лекции Пафнутия Львовича Чебышёва, обожал его работу «О простых числах» и любил себя занять на досуге – в основном в дальних поездках – теорией чисел, теорией вероятности, теорией приближения функций, математическим анализом. Всем тем, что тщится алгеброй гармонию поверить, так что случайности случайными давно не считал.

– Вы закусите, Алексей Фёдорович! Поспите немного. Я сейчас протелефонирую…

– Нет-нет-нет! – с новой страстью возразил Хохлов. – Не надо никому звонить! Вера Игнатьевна – поднадзорная! Только прибыла. Может, ещё не отметилась, где положено. Где там поднадзорные отмечаются?…

Николай Александрович с секунду таращился на Алексея Фёдоровича.

– Милюков соорудил какую-то партию! – разъяснил профессор. – Я не силён! Некогда мне в этом!.. Знаю, что человек неординарный, хотя и в тюрьме сидел. Не понимаю, за что такого в тюрьму можно сочинить?

– Глубокоуважаемый Павел Николаевич всё больше по заграницам, чем по казематам, насколько я знаю! – усмехнулся Белозерский. – И ничего нового он не удумал, девиз на его стяге потёрт, его бы уж давно следовало воплотить. При всём его центризме, в Милюкове очень много концентрированного честолюбия, это для политика славно. На эдаком агар-агаре хороший мармелад можно справить, если без контаминаций!

Хохлов махнул рукой и немедленно взял кусок сыра с тарелки, будто для этого и жест. Устал он от безнадёжной пустой отмашки, но никакой другой жестикуляции так сегодня на ум и не пришло. А чего на ум не пришло, того и телу не прикажешь!

– В гробу я видал всю эту политику. А эта дурында в неё полезла на кой-то!

– Сдаётся мне, Алексей Фёдорович, что после опыта на войне, после отчётов, нелицеприятно отразивших… После того, что я читал в газетах в её адрес…

Профессор бросил на Белозерского мученический взгляд. Он и правда всего лишь хотел делать своё дело, и делать его хорошо. Ничего более. Но и не менее.

– Я к тому, что она не могла иначе. Не вступи она в эту партию, получается, просто словесами воздух сотрясла – а вы что хотите с этим, то и делайте. Так что Вера Игнатьевна, с какой стороны ни глянь, – герой. Что за ерунда, женщин во враги империи зачислять! Вы отдохните, а у меня источники и кроме полиции имеются.