Обстоятельства речи. Коммерсантъ-Weekend, 2007–2022

Акция в ХХС могла бы стать лишь очередной главой в таймлайне московского акционизма — но настоящим произведением, с которым Pussy Riot входят уже в большую историю, оказались не 40-секундные танцы в храме и не ролик с невнятной резкой музыкой, а все, что случилось потом. Следственные органы срывают маски, которые заботливо охраняли интервьюеры: теперь известно, что Pussy Riot — это не абстрактные Шайба и Гараджа, а Надежда Толоконникова, Мария Алехина и Екатерина Самуцевич, их объявляют в розыск и заключают под стражу, быстро становится понятно, что им грозит вовсе не 15 суток за хулиганство, при том что даже противники Pussy Riot считают это более чем суровым наказанием. Силовая и пропагандистская машина обрушивается на них со всей возможной свирепостью: к масштабному следствию с постоянно продлеваемым сроком содержания в СИЗО (при том что у двух обвиняемых маленькие дети) подключаются телевидение c фильмами Аркадия Мамонтова о «кощунницах», за которыми стоит мировой заговор против России, отец Всеволод Чаплин и его ортодоксальные союзники, требующие сурового наказания для «врагов веры», православные хоругвеносцы, которые устраивают «молитвенные стояния» против Pussy Riot и жгут портреты участниц группы. По статье, которую вменяют обвиняемым, им грозит до семи лет лишения свободы — и понять, откуда такая свирепость, невозможно: строго говоря, во время акции участницы группы не произнесли ни одного слова, их появление в храме, каким бы неподобающим оно ни было, было за несколько секунд пресечено. В результате суд сам по себе превращается в сюрреалистическую «акцию» со ссылками на решения Трулльского собора, обвинениями в «бесовских дрыганьях» и осквернении хранящегося в алтаре гвоздя, упоминанием в обвинительном заключении «унижения вековых устоев РПЦ» и «психического расстройства, заключающегося в активной жизненной позиции». Это уже выглядит не как закон, что оказывается выше милости, — а как месть, которая попирает закон. Толоконникова и Алехина ведут себя на процессе исключительно мужественно, и сюжет, который разыгрывается в зале суда, очевиден — по крайней мере, для огромных толп сочувствующих, которые собираются у здания: на стороне обвиняемых — молодость, смелость, честность, на стороне обвинения — тупая карательная сила, которая, прикрываясь защитой православия (и собственно судом), пытается задушить свободу.

Наверное, в акции Pussy Riot заранее содержалась возможность и такой интерпретации — но к разным людям эта история повернулась разными сторонами. Для международной кампании поддержки, действительно беспрецедентной — западный мир не вступался так ни за кого из россиян, наверное, со времен Солженицына, — Pussy Riot это наследники советских диссидентов, отстаивающих свои права и свободы, или продолжатели рок-движения 1960-х, идущего наперекор церковному воспитанию, традициям и предрассудкам. Пол Маккартни, подписавший письмо в защиту Pussy Riot, должен помнить историю со скандалом после заявления Леннона — дескать, The Beatles популярнее, чем Иисус; Мадонну, вышедшую на московском концерте летом 2012-го в балаклаве и с надписью «Free Pussy Riot» на спине, саму едва не отлучили от церкви после клипа «Like A Prayer» с темнокожим Христом. Люди, стоявшие в очереди к поясу Богородицы, эту историю не пережили и к своим традициям относились иначе. Pussy Riot, как убедили их госканалы, действительно осквернили что-то очень для них важное — может быть, не «вековые устои», но самую простую народную веру в церковные обряды, память о предках и особый путь. По опросам «Левада-центра» (тогда еще не признанного иностранным агентом), 46 % населения РФ считали наказание для участниц Pussy Riot адекватным; важная поправка: опрос проводился еще до приговора — можно сказать, что почти половина населения страны поддержала грозивший Pussy Riot срок до семи лет.

Государство оказалось не только соавтором, но главным истолкователем этой акции. Выдвинув на авансцену самые консервативные церковные круги, тех самых активистов и хоругвеносцев, что видят в церкви прежде всего карающий меч, оно показало сторонникам Pussy Riot: церковь — это в первую очередь они, бородатые мракобесы, требующие все раздавить и растоптать, лицемерные священнослужители, и ничего кроме. С другой стороны, для оппонентов акции Pussy Riot оказались символом либералов и оппозиции вообще — под маской движения «За честные выборы» скрывались наследники большевиков, осквернявших храмы. Власть смодерировала этот конфликт таким образом, что смогла как бы подняться над ним — а из поля общественного внимания в процессе естественным образом выпали и феминистская повестка, и протест против слияния церкви с государством, и все прочее, что вкладывали в свою акцию Pussy Riot. С какого-то момента конфликт вокруг Pussy Riot превратился в противостояние мракобесов, которые хотят надзирать и наказывать, и либералов, у которых нет ничего святого. Общество как будто разделилось на два непримиримых лагеря — и не осталось ничего кроме.