Обстоятельства речи. Коммерсантъ-Weekend, 2007–2022

Но у истории были другие планы. В 2001 году, после падения башен-близнецов в Нью-Йорке, сериал взял неожиданно длинную паузу и в четвертом сезоне вернулся к зрителям уже другим. Первым делом, конечно, обратили внимание на начальные титры. Как все помнят, титры «Сопрано» представляют собой задокументированную на 16-миллиметровую камеру поездку Тони Сопрано из большого Нью-Йорка домой — в Джерси. Кино начинается во тьме тоннеля Линкольна, из окна машины видны портовые сооружения Ньюарка, статуя Свободы, заходящие на посадку самолеты ближайшего аэропорта, в зеркале заднего вида торчат небоскребы ВТЦ. К осени 2002-го кадры с башнями-близнецами, конечно, заменили. Метраж заняли крупные детали какого-то моста, безликая автострада. Это было похоже на типичное вытеснение травматичного воспоминания — классический для «Сопрано» сюжетный ход. Был человек, и нет человека. Прореху, оставленную в ткани реальности, попросту нечем заполнить. Интересно, что об 11 сентября в «Сопрано» почти не разговаривают: ни дома, ни у психоаналитика, ни в гангстерской конторке над мясной лавкой. А если и говорят, то только в духе чистой прагматики: как бы подготовиться к будущей катастрофе, подстраховать себя — Тони перепрятывает наличку в ведре с кормом для уток, Кармела требует от него открыть трастовый счет, чтобы быть уверенной в том, что будущее не приготовит новых сюрпризов. «Черный лебедь» осеняет всех своими крылами.

Атака на ВТЦ ломает «Сопрано» надвое в реальном времени. И едва ли в сериальном кино, обычно слишком уж погруженном в фантазийные миры или откровенное ретро, найдется другой подобный пример осмысления процессов, разворачивающихся прямо на наших глазах. «Сопрано» к шестому сезону превращается в аллегорию Америки. История семьи становится историей невроза и истерии большой страны. Папа готовится к худшему и все чаще решает проблемы в силовом режиме, повторяя ошибки, которые он не хотел бы совершать. Мама, одержимая жаждой наживы, идет за своей американской мечтой и погружается в мир спекуляций недвижимостью и акциями. Сын, страдающий от депрессии, мечется между самоубийством, армейской службой и сверхпотреблением (в конце концов новый BMW перевешивает Афганистан). Дочка выбирает, кем быть и как помочь ближнему — стать врачом или юристом? Но ее все сильнее прибивает к семье, от которой она так хотела отсоединиться.

Никто из них не хочет знать, что будет завтра. Страшно, да и времени нет — луковые кольца остывают, лучшие в Нью-Джерси. Не в силах заглянуть в будущее, обрывается и сюжет.

№ 31, 17 сентября 2021

Между Лией и Рахилью. Данте, Мандельштам и техники выживания в тяжелые времена (Мария Степанова, 2021)

Главная русская книга, посвященная великому флорентинцу, написана Осипом Мандельштамом, называется «Разговор о Данте» — и благодаря ей мы знаем, что этот разговор всегда оборачивается другим, неизбежным: «о времени и о себе», как сказал еще один поэт. Оптические приборы Данте, его «зеркала и чечевичные стекла» предназначены для пристального вглядывания в ткань современности, ее тленную фактуру, зачем-то предназначенную для спасения. Может быть, поэтому его «Комедия» часто оказывается средством первой необходимости именно там, где до спасения совсем уж далеко — или кажется, что далеко.

В начале 1933 года Осип Мандельштам приезжает в Ленинград — выступить на двух поэтических вечерах, для него устроенных. На вечерней встрече в гостинице «Европейская», где он остановился, он общается с цветом тогдашней литературной общественности, от Тынянова до Тихонова. Единственная, кого там нет, — Анна Ахматова, которая придет на мандельштамовское чтение и вернется домой после короткого, почти формального разговора с ним. Они увидятся позже и без посторонних, в ее комнате в Фонтанном доме.

«Он только что выучил итальянский язык и бредил Дантом, читая наизусть страницами. Мы стали говорить о „Чистилище“, и я прочла кусок из XXX песни (явление Беатриче):

Sovra candido vel cinta d’oliva Donna m’apparve, sotto verde manto, Vistita di color di fiamma viva. <…> „Men che dramma Di sangue m’e rimaso non tremi: Conosco i segni dell’antica fiamma“…[1]

Осип заплакал. Я испугалась — „что такое?“ — „Нет, ничего, только эти слова и вашим голосом“».

* * *