Обвинение [litres]

Вот так я и стала Анной Маклин и устроилась на работу. Пробыла там неделю. Еще одну. Месяц. А в итоге все восемь. Со временем я перебралась в Глазго, встретила Хэмиша и обзавелась детьми. Обустроила дом. Много лет все было тихо. Никто мной не интересовался.

Я любила Хэмиша. Мне нужно это сказать. У меня уже не всегда получается вспомнить за что, но я помню это чувство, все было по-настоящему. Деньги и вещи – моя награда в качестве жены богача, – не из-за этого я с ним сошлась. Я была с ним невзирая на деньги. Если вам доводилось податься в бега, то вы понимаете, что вещи – это просто вещи. Даже богатеи не могут находиться в двух комнатах одновременно.

Когда я забеременела, я опять себя перекроила. Я бросила курить, материться и бить людей подносами. Теперь я стала покладистой. Анна Макдональд из Глазго состояла в родительском совете, агитировала за покупку ламинатора в учительскую. Ходила по магазинам и много читала. По чужому паспорту не могла выезжать за границу, поэтому сказала, что боюсь летать на самолетах, и в отпуск мы ездили в Корнуолл.

Я жила свою лучшую жизнь.

Но девочки росли, и сдерживаться становилось все сложней. Прежняя Анна продиралась изнутри. Сперва стали просачиваться прошлые обиды. Потом агрессия, и вот ее уже скрывать было трудно. Чтение и прослушивание ранним утром разных историй помогало мне выправить маску.

Эстелль Коэн стала первой, кто разглядел за ней меня истинную. Как одна трофейная жена в другой, она увидела внутренний конфликт и наслоение масок, и что за этим стоит нечто большее. Только я вышла из ступора раннего материнства, как Софи начала заявлять о себе. Ее-то и увидела Эстелль.

Теперь все маски сорваны. Я уже не Анна Макдональд, урожденная Маклин, учтивая молоденькая женушка из Глуши-под-Абердином. Я – Софи Букаран, никому не нужная девочка, и я все еще жива.

А ненужным девочкам положено нажить себе проблемы с алкоголем или подсесть на наркотики. Им положено опять пасть жертвой, уже другого человека и в другом месте. В лучшем случае они становятся борцами против того, жертвой чего они пали. Что бы с ними ни случилось, все будет связано с нападением. Их заклеймили. Они теперь заложницы происшествия. Их жизнь неразрывно с ним связана.

Но это все неправда, ведь нас таких по миру уйма. Каждая пятая. Мы так же долговечны, как сама любовь. Мы занимаемся своими делами, воспитываем детей, управляем странами, развязываем войны и раскрываем преступления. Мы молчим о том, что с нами случилось, потому что, раз уж мы выжили, это означает лишь одно: все было не так уж и страшно. И никогда – что это мы капец какие потрясающие.

А я вот капец какая потрясающая.

В свои девятнадцать я рванула что есть мочи и попросту потеряла свое клеймо. У меня и так есть что рассказать, мне без нужды пускаться в пикантные подробности или напрашиваться на жалость.

Эта история – одна из многих.

26

Мы поднялись на холм с видом на море.

– Альберт?..

– Еще рано. – Он двинулся дальше.

Альберт знал, кто такая Софи Букаран. Он откуда-то знал, что Гретхен Тайглер представляет для меня опасность. Об этом знал только мужчина, на которого я налетела со сковородкой, и Дофин Луар. Я понимала, что чем дальше мы отходим от дома, тем страшнее то, что он хотел мне сказать. Сердцебиение мое стало тягуче-медленным, меня охватило знакомое оцепенение. Тело привыкает к выбросу адреналина. На определенном этапе остается только леденящая апатия.

На ватных ногах я пошла за ним к рощице на склоне холма. Он зашел в густую тень и присел осмотреть горизонт. Я последовала его примеру.

Перед нами расстилался фьорд, ведущий в Северное море. На отдалении мерцал огнями Дорнох, с винокурни Гленмóранджи доносился кисловатый запах забродившего ячменя. Вдалеке будто игрушечная легковушка взобралась на мост, и ее фары-близнецы прорезали тьму. Было время, когда я до того развила свою бдительность, что могла определить размер машины по звукам двигателя.

Альберт сунул руку в карман и достал оттуда пачку сигарет. Сигареты были марки Marlboro Lights, самой популярной лет двадцать назад. Марка для среднего класса, легкие сигареты, а это обличает стремящегося завязать курильщика, который в свое время страшно смолил.

– Не знала, что вы курите, Альберт.

Он вытащил одну себе и протянул мне остальную пачку.

– Надо бы бросать.

Я достала сигарету и вернула пачку.

– Я сегодня первый раз опять закурила.

– И как тебе?

– Омерзительно. Великолепно.

Он слабо улыбнулся, и мы прикурили. Взгляд у него как будто потемнел, но по его лицу и так не скажешь, уж тем более в таком сумраке. Но я видела, что он сидит стиснув челюсти, аж губы побелели.

Я спросила:

– Давно вы знаете, что я Софи?

– С тех пор, как Леон Паркер приезжал сюда с Харкен, – он понизил голос. – Он меня тогда спросил, состоит ли в клубе Гретхен Тайглер. Думаю, он уже какое-то время гонялся за ней. Говорил, ты знаешь ее имя, и спрашивал, не упоминал ли я при тебе ее имя. Ловко он придумал выведать. Я ответил, что упоминал, только это неправда. Потом я сам навел справки. И вышел на тебя по упоминаниям о Тайглер.

– Вот так запросто?