Обвиняемый

Однажды, в пьяном гневе, я сказал твоей матери:?У вашей дочери ум помрачен благородством. Самое страшное для нее – ответить?нет? на чью-то просьбу. Уличные карманники просто не догадываются, что к ней можно подойти и вежливо попросить расстаться с наличностью – тут же отдаст все деньги?. Помнишь, ты пожалела гаитянскую парочку? Ту, которую выселили из квартиры за неуплату, и они попросились пожить в нашем доме? А потом неделю казнила меня молчанием за то, что я ответил?нет?. Ты – в противоборстве с миром – нашла, выбрала, усвоила довольно редкий – хотя и не уникальный – прием: обогнать презрительное равнодушие мира, заранее превзойти его презрением к самой себе. Моя вина заключалась – заключается – в том, что я категорически отказываюсь пользоваться этой спасительной уловкой, не могу разделить твое чувство, не могу презирать ни тебя, ни себя.

Да-да, теперь я вижу это так ясно!

Ты такой же – такая же – богачка любви. Но мир не любит богатеев, и ты мечтаешь ослабить эту нелюбовь, отбросив свое сокровище. Хотя в глубине души знаешь, что это невозможно. Нам обоим мир предъявил свои невыполнимые требования. Но во мне в ответ начал нарастать бунт, а в тебе – печаль. И мы оба пять лет пытались затащить друг друга каждый на свою дорожку, на свой необитаемый островок. Я пытался приобщить тебя к своему бунтарству – ты пугалась, пряталась, закрывала створки раковины. Ты учила меня чувству вины и самопрезрению – я взвивался на дыбы, лез на стенку.

И знаешь, на кого мы стали похожи? На двух слонов в загоне. Это известный прием у индусов: чтобы приручить дикого слона, его запирают в одном загоне с прирученной слонихой. И он постепенно успокаивается, становится послушным, соглашается таскать камни, крутить мельничное колесо, валить деревья.

Не знаю, чем все это кончится. Чувствую, что мне не уйти от тебя. Не нужны заборы и сваи брачного загона, не нужны цепи. Привязан к тебе невидимым канатом. Не исключаю, что ты победишь, что приручение состоится. Но также не исключаю, что на следующий день я покончу с собой.

Забинтованная голова вдруг повернулась и испустила жалобный звук.

– Что?! Оля, ты очнулась? Слышишь меня?

Не открывая глаз, она облизнула пересохшие губы и попросила:

– Попить…

Он нашел на столике поилку с длинным носиком, приподнял ее голову, сунул пластмассовый хоботок в рот.

– Ты попала в аварию… Автомобиль слетел с дороги… Но операция прошла очень хорошо… У тебя все заживет, все будет как новенькое… Где-нибудь болит? Хочешь, я позову сестру?

– Не надо… Просто почеши мне пятку… Не эту, другую… Ах, там гипс… Говорят, что под гипсом всегда чешется ужасно…

Грегори то привставал, то поправлял одеяло, то хватал ее за руку. И сиял, сиял…

– Боже мой, но я же обещала аспирантам дополнительный семинар! Я не могу, никак не могу пропустить… Позови врача, объясни ему… Пусть пропишет каких-нибудь таблеток, чтобы я могла поехать…

Она попыталась привстать. Грегори едва успел удержать ее:

– Обойдутся! Я с утра позвоню в твой колледж, объясню. Декан у вас славный, найдет тебе замену на несколько дней… Ну, на пару недель…

Оля совсем пришла в себя, смотрела на него пытливо. Вдруг сказала – негромко, но внятно:

– Значит, я для тебя – прирученная слониха? Которой назначено приручить и тебя тоже?

Грегори заметался, воздел руки к потолку:

– Да я уже не помню, что я там плел, что бормотал… Это все от волнения, голые нервы… Ты для меня…

– Просвет, – напомнила она. – Раньше ты так мне объяснял. Что я для тебя – просвет в корке бытия. Но один просвет не исключает появления других просветов, так?

– Ты не хочешь понять…

– Нет, это ты не хочешь понять… Одной простой – всем понятной и известной – вещи. Почему любовь неотрывна от страха. Страха утраты. Союз двоих – это союз разделенного страха. Я могу довериться только тому, кто так же боится утратить меня, как я боюсь утратить его. Измена – это знак того, что ему не страшно меня утратить. Как я могу делить с ним свою жизнь? Да, ты бесстрашный, ты готов поддаваться порывам и потом расплачиваться за них. Я так не могу. Я простая и честная трусиха. Прирученная страхом.

– Ну да, ну вот… Я бесстрашный – а на автомобиле езжу аккуратно, как последний трус. В то время как некоторые…

– Нет, ты слушай, это важно… Я тоже много думала… Ведь трещина прошла задолго до появления этой твоей прокурорши… Ты понимаешь, что твоя смелость может быть – да, да, оскорбительна! И да – несправедлива… Когда близкий человек отказывается бояться жизни, весь груз – весь долг бояться – ложится на другого… Если бы ты…

Мелодичный удар гонга приплыл из коридора. Радиоголос разнесся по всем этажам, сообщил посетителям, что их время истекло.

– Я приду завтра, – сказал Грегори. – Приду и скажу что-то очень важное… Подберу – найду – слова…

– Нет, – сказала Оля. – Завтра не приходи. Наверняка с утра примчатся мама, Кристина. Может быть, и кто-нибудь с работы.

Шаги простучали по коридору, остановились у двери. В палату заглянула старшая медсестра.

– Боже, кого я вижу! Неужели это сам профессор Скиллер удостоил нас посещением?