ЧЕПЦОВ: —
БЕРГЕЛЬСОН: —
ЧЕПЦОВ: —
Отдаленные раскаты политического грома: как можно не воспеть, не восславить благорастворение в лоне огромного великого народа!
БЕРГЕЛЬСОН: —
ЧЕПЦОВ: —
Сбившись, кое-как продолжая, Бергельсон говорит о литературных вечерах, лекциях и докладах, проводившихся еврейской секцией Союза советских писателей.
«ЧЕПЦОВ: —
БЕРГЕЛЬСОН: —
ЧЕПЦОВ: —
Так преступлением объявляется публичный разговор па еврейском языке, и писатель, которого уже три десятилетия читают на его родном языке, спешит смягчить ситуацию.
БЕРГЕЛЬСОН: —
Толкование всякой заботы о национальной культуре как противодействия ассимиляции, а значит, враждебной деятельности отчетливо выразилось на судебном допросе Фефера. Уличая его в национализме, Чепцов сказал:
ФЕФЕР:
ЧЕПЦОВ: —
ФЕФЕР: —
ЧЕПЦОВ: —
ФЕФЕР: —
ЧЕПЦОВ: —
ФЕФЕР: —
ЧЕПЦОВ: —
Софистика в устах военного судьи — убойное оружие.
«Ассимиляция» превратилась в универсальный оселок, на котором удобно править ранящий, разящий инструмент судебного насилия. Сколько усилий ушло па то, чтобы заставить подследственных подписывать протоколы с признанием в национализме! Уличить заключенного в борьбе против ассимиляции оказалось значительно проще. Если подсудимый продолжал писать книги, стихи или статьи на родном языке, он противостоял ассимиляции, и это давало право записать: «Вел антисоветскую работу по пропаганде идей обособленности еврейской нации».
На радостях, что враг разоблачен, в казенном тексте можно позволить себе назвать евреев нацией
.