Обвиняется в измене

С другой стороны — какие уж такие были в ее жизни обстоятельства? Что всем доставалось на долю, то и ей: сначала жили при панах, потом два года при Советской власти, а после пришли немцы. И всегда она чувствовала себя какой-то ущербной, что ли, — панские власти смотрели косо на белорусов и русских, пришли Советы и стали подозрительно относиться к жившим при панах, да еще «мелким предпринимателям, в разряд которых попала и Нина как совладелица маленькой, всего на два кресла, парикмахерской, а для немцев вообще не существовало людей, кроме них самих, — остальные рабы или бессловесный скот, с которым можно поступать, как заблагорассудится. Вечный страх, вечная неуверенность, постоянное ожидание неприятностей, поневоле приучили уходить в себя, замыкаться, искать забвения в мелочах жизни.

Доверие Колесова, предложившего ей остаться в подполье, изумило и вселило новые страхи. Тебе доверяют, на тебя надеются, от тебя хотят многого, но можешь ли ты оправдать доверие и не подвести? Вдруг о тебе, вернее, о твоих связях с подпольем узнают? Что тогда — ров в Калинках или застенок гестапо? Откажешься — тоже неизвестно, как все повернется.

Успокаивало, что приказывали ждать, ничего не делать, только вновь открыть парикмахерскую и заводить знакомства. Когда будет надо, к ней обратятся. Это показалось не таким уж сложным делом, и теплилась надежда, что все закончится очень скоро, — опять придут советские войска и жизнь покатится по привычной колее, войдет в знакомое русло, поскольку за два года они привыкли ко многому, чего были лишены при панах: участвовали в выборах, появилась возможность учиться, да вот только реализовать ее не удалось.

Однако получилось совсем не так, как думалось, — немцы обосновались в Немеже по-хозяйски, Красная Армия все дальше отступала и отступала. Настала осень, за ней зима, потом весна и снова пришло лето, минул год с начала войны, а ей все еще не видать ни конца, ни края. Разгромили подполье, казнили многих, кто не успел скрыться, и снова Нину обуял жуткий страх — вдруг кто из пойманных немцами знал о ней, о ее связи с Колесовым и не выдержал на допросах, сказал и теперь надо бежать. Но проходили день за днем, неделя за неделей, страх съеживался и прятался — немцы совершенно не интересовались ею. Более того, доверили обслуживать аэродромную команду и летчиков. Тогда-то и появился впервые человек от Колесова.

А теперь ее привлекают для более серьезного дела, чем болтовня с немцами и передача через почтовый ящик полученных сведений, — об этом она догадалась сразу, как только назвал пароль севший в ее кресло мужчина с немецкой стрижкой и крепким подбородком с ямочкой. Что же будет?

Боже, почему она сразу никуда не уехала, осталась здесь и обрекла себя на такие мучения? Не выйдет из нее ни Жанны Д'Арк, ни Шарлотты Корде, ни Веры Хорунжей — слишком она всего боится и, скрывая это, сама лезет в петлю. Даже Ярослав призывал ее быть осторожнее и осмотрительнее, не зная, что все это от отчаяния и страха, а отнюдь не от избытка храбрости.

Когда в костеле она услышала о подозрении, что Анна провокатор, ее словно обухом ударило по затылку. Да и каково ей, прожившей тут всю жизнь? Куда уйдешь, где спрячешься? В лесу? Но туда еще надо добраться.

Вот и Ярослав мучается — на его родной земле то же самое, и все это принесли завоеватели. Кто их звал? Но Томашевич не сдается, он жаждет борьбы, и его можно понять, но кто поймет слабую, одинокую женщину, немыслимо уставшую от всего — страхов, ожиданий, неизвестности, одиночества наконец? Разве трудно дать человеку немного тепла и участия, понять его, пожалеть, но никто не видит в ней слабой женщины, даже не видят женщины вообще. Люди Колесова смотрят как на соратника; Ярослав — как на возможность получения связи с партизанами; пришедший с паролем мужчина — как на исполнительницу его замыслов; а немцы просто. как на подстилку, с которой неплохо бы провести ночь.

Увидев в окно идущую по улице Анну, парикмахерша вдруг испытала чувство облегчения — скоро все закончится, надо только немного выдержать, сжать себя в кулак и выдержать. Наверное, мужчина, назвавший пароль и отрекомендовавшийся Владимиром Ивановичем, прав — похоже, он знает нечто, скрытое от других, поскольку так уверенно держится и до сих пор не попался немцам. Хотелось бы верить ему и перенять от него хоть чуточку его спокойствия и силы.

Анна — худенькая, черноволосая, в простеньком платьице — прошла мимо парикмахерской, потом вернулась и заглянула в пустой зал.

— Ой, я перетряслась вся, — усаживаясь в кресло, доверительно шепнула она. — Страху натерпелась, жуть.

Глядя на нее, такую простую и домашнюю, бледную, испуганную и не скрывающую этого, Нина подумала, что Владимир Иванович, возможно, не прав. Может ли девчонка быть такой актрисой, так натурально изображать испуг, дрожание пальцев, достающих спрятанные на груди за вырезом платья мятые листы копирки? Откуда такому, совсем еще юному созданию набраться лицемерия и двуличия, научиться ловко обманывать всех и вся?