Обычное зло

Вошедший аккуратно поставил под ноги обе миски, из которых на землю плеснуло чем-то вроде супа. Мутная такая жижа, с кусками моркови. Потом шагнул к Эдику и неожиданно быстро, почти без замаха, ударил ногой под дых. Пленник всхлипнул и свалился с ящика на пол, неуклюже выгибая прикованную к стене ногу. Боль была адская, словно в грудь плеснули кипятком, дыхание перехватило напрочь.

– Не хами хозяину, заинька, – так же неспешно и очень спокойно ответил человек в маске. – Кушай, давай.

Он, расплескав половину, подвинул ногой одну миску ближе к голове Эдика. От непонятного варева воняло почище, чем от ведра – смешанный запах тухлого мяса, свеклы, нестиранных неделю носков и почему-то соды. Мерзкая смесь.

– Вот ты с-с-сука… Не голоден, – прохрипел Эдик, пытаясь отодвинуться от варева.

Кролик хмыкнул и переставил вторую миску под ноги Гаянэ.

Девушка наклонилась до пола, схватила еду и начала, давясь и чавкая, зачерпывать из посудины руками. В стороны летели ошметки капусты, вареные листья, какие-то непонятные серые куски.

– Советую вести себя хорошо, заинька, – снова повернулся к Эдику мучитель. – Ты тут надолго, она тоже. Надо вовремя кушать и соблюдать порядок. Все понял?

Разговаривал он звучным, но каким–то неживым голосом. Да и весь, со своими угловатыми движениями и квадратной фигурой, походил на большую куклу.

Эдик, лежа, неопределенно мотнул головой, едва не уронив шапку.

– Вот и славненько, мой хороший, вот и славненько!

– Может, вам денег надо? – отозвался, наконец, Эдик. Грудь болела просто адски, ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– Денег? Нет, мой хороший. Не надо мне денег, я живу скромно. Что деньги? Только соблазн еси и изобретение диавольское, хе-хе. А ты откупиться решил, что ли?

– Типа того. Если что, я найду…

– Нет, дружок, ничего у тебя не выйдет. Ты думаешь, где вы оказались? Вы же мертвые уже, а это – адок. Да, да, милый, адок! Не смотри, что маленький и не пекло – знать, вам такой и присудили. Там.

Кролик неопределенно махнул рукой вверх.

Эдик понял, что разговаривать дальше не о чем. Смысла нет. Псих – он и есть псих. Маньяк, блядь, религиозный.

В тишине было слышно только чавканье доедавшей жуткое варево Гаянэ. Воняло в подвале теперь черти-чем, давешняя смесь амбре от мороженой капусты и ведра казалась свежим лесным воздухом.

Кролик тоже замолчал и ждал конца трапезы, стоя совершенно неподвижно.

– Хозяин, а вот если…

Эдик не договорил, понимая, что ему нечего предложить. Зачем унижаться? Нужно ждать возможность схватить этого урода, чтобы… А что – чтобы? Гаечный ключ он с собой, наверняка, не носит, а остальное бесполезно. Просто прижать, взять в заложники и обменять на свободу? А если этот старый хрен один все это провернул, и с кем тогда меняться?

Одни вопросы.

Гаянэ дохлебала из миски и поставила ее на землю. Кролик повернулся взять посуду у пленницы, но прошел слишком близко к Эдику. Тот рванулся вперед, насколько позволяла цепь, и боднул головой в ногу, под колено. Как он и надеялся, хозяин в дурацкой маске потерял равновесие и завалился назад.

– З-з-зря ты так, заинька… – прошипел кролик, когда Эдик дотянулся-таки до его шеи, схватился обеими руками и начал душить его. – Грех-х-х… Кх-х-х…

На ощупь шея была какой–то резиновой, как огромный шланг, но доведенный до отчаяния пленник жал изо всех сил. Весь мир сейчас сжался до одной точки, до одного желания – придушить эту тварь, пусть потеряет сознание, а потом ощупать карманы, ну, вдруг, вдруг!..

Вспомнилось Эдику почему-то, как они забили тогда ногами этого, негра не негра, в новостях потом сказали – индус. Как тот сперва типа сражался тонкими ручонками с тремя защитниками славянской расы, сжимался, орал что-то. А потом, когда Эдик попал ему ботинком по голове, свалился и летал под пинками, как кукла. Вот так с ними надо. А то ходят тут, блядь, воздух портят.

Кролик молотил руками, пытаясь попасть по Эдику, но тот продолжал давить. Нет, не зря это все: и качалка, и занятия по рукопашке. Надо быть сильным и трезвым!

Ноги в растоптанных сапогах стучали по земле, словно их обладатель пытался вскочить, как ниндзя, одним движением из положения лежа. Но не судьба – в шее хозяина что–то хрустнуло, и он как-то сразу обмяк.

Эдик откинулся на спину, насколько позволяла цепь. Потом, отдышавшись, вытер слетевшей шапкой вспотевшее лицо и колючую бритую голову. Подумал и стащил с неподвижного тела маску – она поддавалась неохотно, с трудом, но все же слезла.

Из уголка рта задушенного стекала струйка почти черной крови, видимо, из прокушенной небольшими клыками губы. Остановившиеся светлые глаза с яркими точками отражавшейся лампочки смотрели в потолок. Глаза нашенские, арийские, а рыло – черное! Почти вся морда, кроме смахивавшего на пятачок толстого уродливого носа и низкого лба была покрыта густой короткой шерстью, на манер бараньей. Надо лбом торчали вперед короткие загнутые рожки.

– Бля… – выдохнул Эдик. – Как есть – черт. Да еще и негрила!

Гаянэ внезапно заплакала. Ни с того, не с сего завыла в голос, словно оплакивая дорогого человека, узнав о его гибели.