За время их отсутствия случилась еще одна вещь: исчезла миссис Джексон. Ее увезли в дом престарелых, сообщила соседка. Теперь Майклу уже не придется подбирать ее с улицы, возвращаясь домой с работы, после путешествия на 176-м, как обычно, в костюме, теперь одном из четырех. Костюм становился частью его силуэта. Он носил пиджак и брюки даже в такую жару. Борта пиджака слегка разлетались при ходьбе, изящные руки высовывались из манжет. Бежевых брюк уже не было. Они износились в офисных крысиных бегах, под панелями потолков, среди мертвых серенад копировального аппарата. Майкл выглядел худее – отчасти благодяря костюму, отчасти из-за того, что и вправду похудел, и в его походке убавилось пружинистости, когда по утрам он шел к «Коббс-Корнер», смазав руки дезинфицирующим гелем, что теперь проделывал все чаще. Он больше не заговаривал с Мелиссой о женитьбе. Он без конца прикидывал, как бы уйти – но, подобно Дэмиэну, не мог. Он продолжал надеяться, вдруг что-то его удержит, и дети так и делали, каждый день, но не Мелисса – хотя и дети держали его достаточно крепко. Вот что происходит с мужчиной, созданным для великой любви, а не для костюма, когда любви он не чувствует. Он замыкается в себе. Он чахнет. Сидя в автобусе, Майкл смотрел наружу со второго этажа, и видел вокруг меньше жизни, чувствовал себя куда менее стойким, куда менее сексуальным, куда менее щедрым. Он начинал утрачивать свой блеск. Тьма спускалась на его лицо, словно кто-то задергивал штору.
После Испании Мелисса стремилась изгнать из сознания все мысли о Дэмиэне. Ей было стыдно. Ее терзали параноидальные опасения, что кто-то мог услышать или увидеть их в бассейне – например, кто-нибудь из детей. После прощальной вечеринки она спала на диване в гостиной виллы, и гостиная жужжала и вращалась от выпитого, а на следующий день ей было тяжело смотреть людям в глаза, особенно Майклу. Она чувствовала, что должна рассказать ему о произошедшем, но знала: он не поймет, он примет все слишком всерьез. Так что теперь между ними возникла еще одна преграда, отчего жить на Парадайз-роу стало еще труднее: узость проходов, ночи бок о бок, ежедневные заботы. Как ни старалась Мелисса вести себя как обычно, ее разум захлестывали хаос и сумятица. Они были повсюду – в стенах, в мебели, в выключателях, в наклонных полах. Ты искривил землю у меня под ногами, мысленно говорила она Дэмиэну. Ты устроил полтергейст из всего, что стояло неподвижно.
Примерно через неделю после смерти Майкла Джексона у нее была деловая встреча в районе Ватерлоо – с Джин Флетчер, редактором
– Ну, как у тебя там? Твоя новая жизнь, твой замечательный младенец, твой чудесный мужчина. – Джин просмотрела меню. Заказала гору пельменей – с курицей, с говядиной. – Ужасно, – сообщила она, после того как грубоватый официант удалился. – Начинаю каждый день с такими благими намерениями, но к обеду уже не могу их вспомнить.
Утром Мелиссе понадобилось очень много времени, чтобы выбрать наряд. Она никак не могла выйти из спальни: все смотрелась в зеркало, меняла обувь – и в итоге выбрала слишком узкие и (как она теперь понимала) неподходящие туфли, свободное платье с цветочным узором (слишком хипповское) и шейный платок. Сейчас она уже недостаточно ориентировалась в мире моды, да и вообще в мире, и именно поэтому пришла сюда.
– Я думаю о том, чтобы вернуться, – сказала она. – В штат. Скучаю по офисной жизни.
– Да что ты? – изумилась Джин. –
Она запихнула себе в рот димсам целиком и принялась жадно жевать. В общественных местах Джин ела, ничуть не стесняя себя правилами приличия: выпивала бульон из мисок с лапшой, из мисок на деловых завтраках, вообще из любых мисок.
– Ну, не так уж это было плохо, – заметила Мелисса, хотя уже начала припоминать, каково это было. Ей тогда и правда отчаянно хотелось вырваться из офиса. Там и правда стало невыносимо. Эта работа разрушала душу, опустошала: подборки вечерних платьев, нахальные фотографы, недокормленные модели, этот подвальный офис, полный других женщин. Мужчина был только один – арт-директор. Иногда на фотосессиях Мелисса сталкивалась с Брюсом Уайли, как-то раз даже плакала у него на плече, жалуясь, как она несчастна (после чего он попытался с ней переспать, но зла за это она на него не держала).