Читаем Обыкновенная любовь полностью

не любит играть в дурачки

с валетами. Ей королей

подай-ка за карточный стол.

Полжизни поставь – не жалей!

Валет опечален и зол,

как будто – на целый свет.

Уже прикупил пистолет,

хоть нынче и на дуэль.

Трагически шепчет: «Ма бель!» —

и ходит за ней по пятам,

клянётся: «Я всё отдам!»

Она не промолвит: «Да».

Она холоднее льда,

но в косах – пурпурные ленты…

Ах, дама, мечта валета!

Дама бубён

Забубенная бабёнка,

В лохмах – жёлтая гребёнка,

Юбка узковата…

Эх, иметь бы злато,

Тратить – не считать!..

Горе-нищета…

Но цветут пионами

Щечки. Вешний цвет!

И глядит влюблёно

Юноша-валет,

Милый, забубённый.

Эй, побольше звона,

Бубенцов да бубнов!

Кто сказал – доступна?

Кто сказал – блаженна?

Вечный козырь женский —

Жажда перемен!

Он сказал: «Кармен» —

Твой валет и рыцарь.

И не надо рыться

Ни в белье, ни в сплетнях…

Первый ли, последний,

Муж он или гость,

Обод или ось,

Овод иль пчела,

Злато иль зола,

Кубок или фляга…

Как им карты лягут!

Пиковый валет

Что с того – ну, не вышел мастью

И не туз, а простой валет?

Но зато я знаток и мастер,

Искуситель, дамское счастье,

Соблазнитель, в окошке свет,

Обаятельный сердцеед.

Чье сердечко нынче украсть бы?

Загрустила девица треф,

Серебрится в глазах ненастье

У прекраснейшей из королев.

И тихонечко, нараспев:

«Кавалер, любовь – это блеф!»

Что ж, добавим во взоры страсти,

А в слова – намёков, теней,

Чтобы деву сразить верней…

Настоящий знаток и мастер,

Искуситель, дамское счастье…

Но, как прежде, поёт соловей

О ней,

Лишь о ней,

Неприступной даме червей.

Актриса

Ходила неторными тропами.

В признаньях не ведала меры.

Придуманной жизни отпробовав,

Навеки влюбилась в Ромео.

Дразнила заносчивых критиков.

В пальто крокодиловой кожи

Являлась на рауты с Митенькой.

«Он только в два раза моложе, —

Смеялась. – Да в душу не лезьте вы,

Душа – что чащоба, вестимо!»

Ей рампа счастливым созвездием

И денно, и нощно светила.

Загадочный образ старательно

Она создавала вначале.

А после серьезность растратила —

С тенями болтала ночами,

Какие-то письма бесценные

Хранила в картонной коробке…

И тихо угасла за сценою

В прокуренной грязной подсобке.

«И что же? – вы спросите. – Занавес?

Нелепо и скомканно как-то!»

Но всё начинается заново.

Как водится – после антракта.

Женщина на шаре

Под ногами твоими – шар.

На плечах – золотистый шарф.

Под шарманку танцуешь на шаре,

а глазами в публике шаришь.

Но родного не встретишь взгляда.

Ты привыкла…

Держись…

Не падай…

Улыбаются одобрительно

зрители,

ты

улыбаешься тоже

кожей

остро чувствуя пустоту —

ту самую… ту…

Уколы хрустальных иголок…

Полог

за тобой опустился.

Антракт.

Под ногами босыми – прах

непарадного быта актрисы.

Сальный взгляд:

– Готова за триста?

Соглашайся! У всех ведь кризис,

а не то предложил бы пятьсот!

Пустота смеётся в лицо,

пустота в шутовском колпаке,

бубенцами звенит, глумится.

Соглашайся!

Синица в руке.

Ты еще ожидаешь принца

или просто идешь на принцип,

недотрога?

Тебе решать…

…У тебя под ногами – шар?

Нет, монета.

На кромке пляшешь.

Оскользнулась.

Орёл?

Нет, решка.

Мой единственный, где же ты, где же?

На умытом волнами пляже

или в грязной тюрьме, за решёткой?..

Отбивая мгновения чётко,

бубенцами звенит пустота:

ты – не та… ты – не та… ты – не та…

Танец на барабане

Барабан был плох…

Один – прямиком да к Богу.

другая – все обочь, боком,

никак не поспеет к сроку,

никак.

Ее прославят в стихах?

Нет, разве что в глупых баснях

задразнят…

Ах!

А что ей, пичуге ранней?

Вон, пляшет на барабане,

притопывая не в такт,

а он – размером с пятак,

попробуй-ка, попляши!

Под ножками – не ножи,

но все же страшно чуть-чуть…

Твой друг продолжает путь

и лоб в сомнениях крестит.

И ты не стоишь на месте.

Какие сомненья? Прыг-скок…

И все же – увидел Бог.

Мулатка

Ты – смуглая мечта.

Одним лишь только светом

Одета.

Но не тревожит нагота

Меня.

Звеня

Пропета

Ты. И сотни тысяч раз

Ты на холсте написана —

Лиловым.

И снова

Тебя полюбит бледный ловелас.

Закрылись врата 1.

Ушла. За тобою закрылись врата.

И что же осталось весталке?

Усталость.

И чистота.

И что же осталось? Супруга

Найти и бессмысленно дни коротать,

Копить и богатства, и рухлядь,

Стелить еженощно кровать,

Жить в мире и с ларами ладить,

Стелить еженощно кровати

Для деток, потом – для внучат…

…Решиться. Начать

Ту самую, новую… В стаде.

Уплачен твой долг без остатка. А век твой – украден.

2.

Ушёл твой последний. Закрылись врата.

И что же осталось гетере?

Считаешь морщинки у рта.

Считаешь года и потери.

И что же осталось теперь?

Вздыхать и терпеть,

Холеной холодной рукой

Браслеты ласкать и камеи,

Не смея

Надеть – им пора на покой.

И ты попривыкнешь к покою.

Бредёшь обречённым изгоем

Незнамо куда.

Притворно горда.

Дух скорби. Пока – во плоти.

Решиться однажды. Уйти.

Дорогой своею. Не в стаде.

Уйти, ничего не растратив.

Уйти…

Эмигрантка

Холод фамильной броши,

Тёмный сапфир.

Властной рукой ты брошена

В странный и страшный мир.

Ровная нитка жемчуга —

Бабушкин дар.

Здесь не княжна ты – женщина.

Ты – ходовой товар.

Роза сухая в книжке —

Дар жениха…

Время в затылок дышит.

Всё ведь уйдет с молотка!

Бабушкин жемчуг. Брошка.

Стыд… ну а после – честь.

Просто и пошло.

А после

Что же останется? Спесь.

Вышила герб на скатерти —

Память ещё крепка.

Ты ни женой, ни матерью…

Просто… Ну а пока…

Женщины

У одной – муж, ребёнок, безденежье,

полуночная благодать:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Горний путь
Горний путь

По воле судьбы «Горний путь» привлек к себе гораздо меньше внимания, чем многострадальная «Гроздь». Среди тех, кто откликнулся на выход книги, была ученица Николая Гумилева Вера Лурье и Юлий Айхенвальд, посвятивший рецензию сразу двум сиринским сборникам (из которых предпочтение отдал «Горнему пути»). И Лурье, и Айхенвальд оказались более милосердными к начинающему поэту, нежели предыдущие рецензенты. Отмечая недостатки поэтической манеры В. Сирина, они выражали уверенность в его дальнейшем развитии и творческом росте: «Стихи Сирина не столько дают уже, сколько обещают. Теперь они как-то обросли словами — подчас лишними и тяжелыми словами; но как скульптор только и делает, что в глыбе мрамора отсекает лишнее, так этот же процесс обязателен и для ваятеля слов. Думается, что такая дорога предстоит и Сирину и что, работая над собой, он достигнет ценных творческих результатов и над его поэтическими длиннотами верх возьмет уже и ныне доступный ему поэтический лаконизм, желанная художническая скупость» (Айхенвальд Ю. // Руль. 1923. 28 января. С. 13).Н. Мельников. «Классик без ретуши».

Владимир Владимирович Набоков , Владимир Набоков

Поэзия / Поэзия / Стихи и поэзия