Обыкновенная семейная сцена

Но все это пока еще далеко от основных событий нашей повести, равно как и участникам ее до праздника. Все вверх дном во дворе у Игнатовых. Там слезы. Там ругательства. Там недопонимание. Там все как у всех, но только не так как бывало раньше. Мы, как гости непрошенные, нашли для себя неприличным продолжать оставаться там, и вышли со двора за калитку. Неспешным, прогулочным шагом идем мы теперь по улице, внушаем себе насладиться вечерней сентябрьской свежестью, с расчетом развеять те впечатления, что накопились в нас за время пребывания в непосредственной близости от «кружка Игнатовых». Странно и неловко нам сознавать и принимать всю неприятность сцены, свидетелями которой нам пришлось быть. И пусть шли мы за студентом умышленно, и пусть предполагали, в отличие от него самого, дома у него застать компанию, и пусть даже осведомлены мы были, предварительно, о кое-каком происшествии, суть которого уже давно ясна уважаемому читателю и которое заранее обещало некое напряжение и дискомфорт для присутствующих по случаю лиц, – но, чтобы собрание это произвело такие последствия, этого мы никак не думали; с чрезмерным, может быть, предубеждением к этому «кружку» относились мы. Впрочем, с другой стороны, а чего мы ожидали? Мы ведь ровно на что-то в этом духе в сердце своем рассчитывали, когда шли, разве нет? Да! все мы люди, и «ничто человеческое нам не чуждо», равно как интерес, и интерес особый, к чужой неприятности…

Какой-то шум отвлекает нас от наших мыслей. Это скрипит и захлопывается у нас за спиной дверца калитки, явно в сердцах. Спешные шаги приближают чей-то силуэт. Тусклый свет одинокого фонаря рисует очертания молодого человека, в котором узнаем мы, спустя секунду, Игнатова Данила. Душевное потрясение отображено на его лице, и он безуспешно пытается удержаться от слез. Мы слышим, как вновь открывается калитка; Данил слышит то же, проникая опять в сумерки, ускоряет свой шаг; при этом спешит отереть увлажнившиеся глаза и лицо. Все в том же свете открывается нам смешная объемистая фигура, неуклюже продвигающаяся трусцой. Опять скрипит калитка.

–Пряников! – слышим мы раздраженный женский голос, – что это значит, ты ничего не забыл?

Дмитрий Сергеевич останавливается, как раз на свету.

–Марина, я должен!..

–Что ты должен? а я, по-твоему, что должна?

–Ты могла бы поехать домой, – говорит Пряников извиняющимся тоном.

–Очень хорошо, – саркастически замечает Марина Александровна, выходя на свет и приближаясь к своему мужу, – значит, в моих услугах ты больше не нуждаешься?

–Козочка, конфетка, ну зачем ты так говоришь? – в страдальческих интонациях и с дрожью в голосе отвечает Дмитрий Сергеевич. – Ты ведь сама все видела, все пошло немножечко не так, как я рассчитывал. То есть я совсем на другое рассчитывал…

–И, как всегда, просчитался, – с усмешкой вставляет Марина Александровна.

–Тебе, кажется, мой конфуз доставил только удовольствие? – неожиданно изменившимся голосом, вызывающе, говорит Пряников. Его жену, похоже, такая революционная настроенность порядком удивляет; по крайней мере, такое впечатление отображается на ее красивом, хотя уже и не первой молодости лице, будто ей подобное пререкание от мужа слышать непривычно.

–Зачем ты согласилась со мной ехать? – словно воодушевившись собственной бунтарской выходкой, и, с тем вместе, будто прорвав какой-то немой барьер, продолжает Дмитрий Сергеевич. – Ты все заранее продумала. Ты хитрая, ты невероятно хитрая и злая. Ты злая! Тебе здесь никто не мил, а я ненавистен больше всех! И поэтому ты приехала, только потому!.. Разве тебе совсем, совсем никого не жаль, скажи?.. и, я знаю, ты хотела меня посрамить…

–Ты сам себя посрамил, идиот!..

–Ликуй! Теперь я должен… Этот молодой человек… в общем, его нужно образумить. А ты… ты вольна делать все, что тебе заблагорассудится, подлая! – заключает Пряников и стремглав бросается (сколько тому способствуют его коротенькие ножки) догонять Данила, оставляя свою жену, Марину Александровну, посреди улицы стоять, в буквальном смысле, с открытым ртом, от более чем неожиданного и крайне неприятного изумления.

Дмитрий Сергеевич нагнал младшего Игнатова уже на проулке, свернув с ул. Пушкина.