Обыкновенные монстры

Ремингтон находился в тридцати милях к северо-востоку от Блумингтона, далеко от магистральной ветки. Сойдя с поезда, Элис прошла в другой конец города и, даже не собрав дорожные чемоданы, купила билет в старомодный почтовый вагон, уезжавший в тот же вечер. С тех пор прошло четыре дня. Теперь она ехала через зеленые поля, тополя и дубы, наблюдая за тем, как огромные грозовые тучи американского Среднего Запада в сгущающихся сумерках темнеют на горизонте. Она уехала отсюда почти шесть лет назад и чувствовала, что страна изменилась. Как и она сама.

Из цирка Элис вышла в рассеянности. Она отправилась на окраину города к кузнецу и купила телегу с подбитыми железом колесами, соломенный тюфяк и вьючную лошадь, которую держали в конюшне на заднем дворе. Кобыла была тощей и костлявой, с язвами вокруг рта и лишь одним остекленевшим глазом, но Элис не стала спорить. Она внимательно оглядела старомодную кожаную упряжь и веревки, свисавшие с крючков над прилавком, и ничего не сказала. Вещи выглядели так, будто висели здесь со дня основания города. Кузнец со светлой пышной бородой в знак договора плюнул на грязную ладонь и протянул ей руку. Она пожала ее, купила топорик, одеяла и кремень, вышла на крыльцо и некоторое время стояла на дощатом полу, массируя вывихнутое запястье и разглядывая вытоптанное поле в конце улицы и нависшую над ним вершину. Думала о ребенке. Над головой висело белое с темными следами испарений небо; когда она подняла голову, ей пришлось прищуриться от яркости. Чуть погодя она купила в лавке коробку хлеба и ящик вяленого мяса, а также мешок засохших яблок. Утром она собиралась везти ребенка на восток, в Лафайетт, что в штате Индиана.

Кое о чем она осознанно предпочитала не думать – не вспоминать свою мать, находящуюся в лечебнице милях в пятнадцати отсюда. Мать, с которой она не встречалась много лет, которую посетила в свой последний день в Иллинойсе, прежде чем отправиться на восток, и которую увидела только мельком, когда та гуляла по территории в сопровождении сиделки. Седовласую, сгорбленную, с до жути гладким лицом, остекленевшим мертвым взглядом и порхавшими в воздухе, словно маленькие птички, пальцами. Тогда Элис просто стояла в конце огороженного парка и наблюдала, как ее мать ковыляет по соседней тропинке, время от времени касаясь каменной стены, как это делают слепые. Девушка не позвала ее, не подошла к ней, не обняла.

Когда Элис довела вьючную лошадь до гостиницы, был еще только полдень. Она сняла синее платье и облачилась в любимую одежду: мужские брюки, выцветший плащ и поношенную шляпу с потрепанными полями. Вернувшись на улицу, она забралась на телегу, накинула на колени одеяло и, устроившись поудобнее, натянула поводья и поехала из города на север.

Элис знала дорогу, помнила ее. Небо оставалось светлым. Хотя пока она ехала, начался дождь со слабым туманом, но Элис не стала останавливаться под деревьями, и вскоре туман рассеялся, а мир засиял снова. Сердце комом стояло в горле. Она не боялась, но не имела понятия, что скажет своей матери и узнает ли та вообще свою дочь. Прошло столько времени. Одному богу известно, что делают с пациентами в таких местах.

Добравшись до приюта, она долго сидела в старой телеге, натянув вожжи на костяшки пальцев и разглядывая темный гранитный фасад здания, в окнах которого сияли ослепляющие блики. Не было слышно ни звука, со стороны выстроившихся вдоль лужайки деревьев не доносилось даже пения птиц. Она не знала, что будет делать или говорить, не знала даже, зачем приехала. Что могла предложить ей мать сейчас, после стольких лет? И что она сама может предложить своей матери?

Наконец Элис решила слезть с телеги, которая скрипнула и задрожала под ее весом. Она поднялась по старым ступеням и вошла внутрь. В вестибюле было тускло и пахло лаком; за большим столом сидела медсестра и что-то писала в бухгалтерской книге. Когда Элис подошла, она подняла голову и посмотрела на посетительницу с явным неодобрением. Женщина была очень стара. Позади ее стола находилась запертая на замок дверь, через которую можно было попасть в палаты.

Элис помедлила.

– Я хочу повидаться с Рейчел Куик. Она пациентка. Я ее дочь.

Женщина нахмурилась:

– День посещения – воскресенье.

– Я приехала издалека. Из Англии. И мне нужно уезжать уже завтра утром. Прошу вас.

– И вы не потрудились написать заранее?

Медсестра дважды, потом трижды постучала карандашом по столу и вздохнула. Затем взяла лежавшую сбоку толстую книгу в кожаном переплете.

– Мне нужен идентификационный номер пациента.

Элис покачала головой:

– Прошу прощения. Мне не сказали…

– Конечно, не сказали. Никто никому не говорит, такое уж правило. Видите ли, доктор Крейн не доверяет именам. Ладно, так и быть, я посмотрю. Говорите, Рейчел Куик?

– Да, мэм, – кивнула Элис.

– Она прибыла сюда недавно?

– Восемнадцать лет назад.

Медсестра снова подняла голову:

– И по какой причине?

Элис помедлила.

– Религиозная мания. Сожгла одиннадцать человек, пока те спали. Пыталась воссоздать чудо, свидетелем которого, по ее мнению, она стала.