Обыкновенные монстры

Медсестра посмотрела на нее как-то странно.

– Пациентка номер семнадцать, – тихо промолвила она. – Так вы ее дочь. Я и не знала, что у нее есть дети. Разве с вами никто не связывался?

– Не связывался?

Медсестра осторожно закрыла книгу, не сводя глаз с Элис.

– Ваша мать была неплохой женщиной, мисс Куик. Мы все знали ее. Конечно, она доставляла кое-какие хлопоты. Но в целом была хорошим человеком.

Элис не понимала.

– Что вы хотите этим сказать? – прошептала она.

Медсестра степенно встала, соединив руки перед собой.

– Ваша мать скончалась семь лет назад. Во сне. Приношу свои соболезнования.

Семь лет.

Элис ничего не сказала. Наверное, она должна была почувствовать стыд. Но в сердце ничего не саднило – ни печаль, ни гнев, ни скорбь, – и это ее удивляло. «Может, это и есть горе, – подумала она. – Вот так ощущают потерю. Как пустоту. Как дующий из пустоты в пустоту ветер».

Медсестра, накинув шаль, вывела ее на улицу и показала на маленькое кладбище на холме. Дальше Элис пошла одна. Она некоторое время постояла у надгробия матери, размышляя, стоит ли произнести какую-то речь или помолиться, но в конце концов просто уставилась в небо, ни о чем не думая, а потом направилась обратно к телеге и лошади, которая покорно ждала ее, дергая ушами и нервно закатывая глаза, и постаралась поудобнее устроиться за вожжами.

В Ремингтон Элис вернулась уже ночью. Под фонарями у таверны плясали тени. Издалека доносились звуки ярмарки, грохот барабанов, рев толпы.

Она поднялась в свой номер в гостинице, но уснуть не смогла. Сложив руки за головой, она наблюдала, как на потолке пляшут блики фонариков. Элис думала о Джейкобе Марбере и о том, как изменилось лицо Коултона, когда тот упомянул об этом человеке. Это был не страх, а что-то еще более темное и странное.

Сон не шел. Тогда она переоделась, натянула ботинки и вышла на улицу. Цирк манил огнями свечей, расставленных в банках из красно-зеленого стекла; перед шатром толпились горожане в давно вышедших из моды костюмах; дамы, к чьим шляпкам булавками были приколоты бумажные цветы, звали своих детей. Клоун с льняным мешком за плечами раздавал листовки. Внутри шатра натужно надрывались тромбон с басом. Развернувшись перед входом, она пошлепала по грязи дальше в тень, не обращая внимания на испачканные брюки. Смех затихал за плечами. Элис остановилась у одной из палаток, подняла голову и прочитала выведенную на ней надпись.

Она едва не прошла дальше. Но какое-то странное чувство одернуло ее и заставило остановиться. У входа, зажав в зубах сигарету, сидел продавец билетов. Внутри палатки собралась толпа мужчин в шляпах и сюртуках, они наблюдали за двумя танцовщицами. Музыки не было. Девушки танцевали полностью обнаженными, вокруг их запястий были обмотаны черные ленты. Они медленно вращали руками и дергали плечами. Вдруг Элис поняла: в руках у них вовсе не ленты, а змеи. Мужчины смотрели на девушек очень серьезно, будто пытаясь разглядеть в их танце намеки на еще не упомянутое в книге судеб будущее. Когда они закончили танцевать, в центр вышел мужчина с длинными волосами, заплетенными в косу, прикрепил к своим соскам грузы на цепочках и, пригнувшись, прошелся по сцене. Затем одна из танцовщиц появилась среди толпы с деревянным ящиком, в котором грохотали бутылки спиртного, а на цепочке у нее на шее позвякивали бокалы. Ее лицо, покрытое густым слоем грима, выглядело изможденным и осунувшимся.

Потом сквозь толпу, раздвигая настороженных и хмурых зрителей, прошла великанша Бринт. Остановившись перед Элис, она нависла над ней, обнажив руки с пляшущими в отблесках фонарей татуировками, похожими на какие-то странные руны.

– Хочу, чтобы ты знала, что утром он будет готов к отъезду, – хрипло произнесла она. – Я не стану его задерживать. Мальчику нужно быть со своими родными. Так правильно.

В глазах великанши в такт ее словам плясали огни. Элис вдруг затошнило, и она ощутила испытываемую этой женщиной боль. Боль, знакомую ей самой.

– Я доставлю его в целости и сохранности, – сказала она.

Бринт хмыкнула, повернулась и пошла прочь.

В этот момент на сцену на стуле вывезли мальчика, Марлоу. Он сидел, покорно сложив руки на коленях, словно ученик на уроке, и ждал. Зрители молчали. Продавец билетов прошелся вдоль стен, один за другим гася фонари, пока весь шатер не погрузился во тьму.

Первое, что бросалось в глаза при взгляде на мальчика, – его худоба: сплошные кожа да кости. Потом вокруг него возникло голубоватое сияние, поначалу едва заметное, как будто исходящее от самого воздуха. Постепенно оно разгоралось, распространяясь по всему телу мальчика. Он сидел совершенно неподвижно, зажав левую руку правой. Казалось, что воздух в палатке дрожит. Элис не могла отвести от него взгляда.