Мальчик менялся. Кожа его постепенно становилась прозрачной, и сквозь нее просвечивали синие легкие, кости и переплетающиеся под лицом и горлом нити вен. Он смотрел на зрителей черными, твердыми, острыми, как обсидиан, глазами. Элис нервно сглотнула, по ее рукам пробежали мурашки. Она вспомнила, как ощутила нечто подобное давным-давно, когда в шесть лет в Чикаго ее застала гроза и повсюду бушевали электрические вихри. Мать затащила ее домой и насухо вытерла полотенцем. В печке в их подвале шипели дрова, а над озером продолжали сверкать молнии. Пахло горящим кедром и чаем из бостонского шиповника, налитым в кружки со сколами. А еще маслом и кожей матери – этого запаха Элис не чувствовала уже четверть века. Она заплакала. Стоя там в темноте, она тыльной стороной запястья вытирала глаза. Освещенные голубым сиянием лица мужчин тоже казались мокрыми от слез.
Исходящее от мальчика сияние усилилось. А потом стало еще ярче.
4. Человек из тьмы
Уолтер был голоден. Очень голоден.
Среди темной толпы и шумных повозок Уайтчепела сновали уличные торговки с корзинами – девушки и женщины в дырявых шалях, похожих на обрывки тьмы вокруг белых шей. Уолтер наблюдал за ними, сидя в переулке. Принюхиваясь к ночному воздуху, к теплому запаху крови. Его кожа была серой, без волос, а губы – красными и влажными. Ногти на сжатых в карманах кулаках походили на ножи.
Торговки не подозревали, что за ними наблюдают. Ему это нравилось. Но он выслеживал лишь одну из многих. Женщину с ожогами на теле. Она не должна была знать, что он ее ищет.
Люди толкались и кричали. Продавец пирожков громко рекламировал свой товар. Уолтер пытался кое-что вспомнить, но делать это было больно. Он помнил женщину, у которой было оружие или которая сама была оружием, либо что-то еще. Она могла ранить его дорогого Джейкоба и поэтому внушала ему страх. Уолтер выходил по ночам, потому что так хотел Джейкоб, его дорогой Джейкоб, добрый Джейкоб. Потому что холодными, пропахшими серой ночами мало кто видел, как он выглядит.
Но он точно не знал, что за женщину ищет. У продавщицы корзин, за которой он следовал этой ночью, были соломенные волосы, исхудалое лицо и шрамы по всей груди и горлу, словно она побывала в огне. Неужели это она могла причинить вред его Джейкобу? Толпа расступилась; Уолтер смотрел, как она пробирается через улицу, волоча в грязи тяжелые юбки. Толпа снова сомкнулась. Нужно расспросить ее. Нужно найти ее и заставить рассказать, что она знает. Он забрался на штабель ящиков и успел заметить, как торговка, пошатываясь, словно пьяная, прошла между двух освещенных фонарями дверных проемов, а затем скрылась в темноте переулка.
Уолтер облизал губы и осмотрелся. Затем он пригнулся – от густой тьмы отделилась его тень – и, подняв воротник и низко надвинув шляпу, незаметно проскользнул сквозь толпу.
Темный переулок манил его.
И снова Уолтер бодрствует. Где он сейчас? Последнее, что он помнил, – это ночные доки в Лаймхаусе, а до этого – питейное заведение возле скотобойни, но больше ничего припомнить не мог. Хотя нет, неправда. Была еще пристань в темноте, всплеск Темзы, плачущая в переулке продавщица цветов. Он приоткрыл слипшиеся веки. Бурые облупившиеся стены, сонные тела в темных углах комнаты. Зажатая в пальцах трубка, уже холодная, с черной жвачкой опиума, давно прокуренной насквозь.
Он встал, пошатываясь и держась за стены. Нужно вернуться, нужно прийти в ту комнату, которую он снимал под крошащимися потолками Сент-Эннс-Корт за полпенни в неделю. Пол был мокрым. Он посмотрел вниз. Кто-то забрал его ботинки.
Голоса. Постоянно шепчущие голоса. Они замолкали лишь на время, пока он курил, но едва он выходил из оцепенения, его череп начинал пульсировать и голоса снова появлялись в его голове.
Точное время он определить не смог, но понял, что ночь уже точно миновала. Переулок за окном был окутан туманом. Ах да, Джейкоб дал ему задание. Теперь он вспомнил. Какая-то женщина, которая могла причинить ему боль. Точно. Джейкоб поручил ему найти ее. Прошлепав по луже, Уолтер зацепился за тумбу, а потом растворился в гуле Маркет-стрит. Затем он проследовал по переулку между доходными домами, повернул налево, пересек вторую улицу и нырнул под навес табачной лавки. Крутой спуск по каменной лестнице. Из проема на него смотрели дети; какие-то женщины копались в куче мусора. У Сент-Эннс-Корт он свернул в сторону, проскользнул мимо витой железной решетки и осторожно прошел по грязи, избегая глубоких луж с густой жижей. От окна тянулась веревка с пожелтевшим и заплатанным бельем, безвольно свисающим в тумане. Под телегой со сломанной осью спал пьяный крысолов.