Вот и его дверь. Распахнутая настежь. Пошатываясь, он забрел внутрь, спустился по трем ступенькам. Единственным источником света было разбитое окно.
Он пытался вспомнить. Ах да, вот они, на полке у дальней стены, поблескивают в тени, его красавцы. В трех огромных стеклянных банках. Плавают в мутной зеленоватой жидкости, бледные черепастые зародыши, похожие на потерявшие форму законсервированные фрукты, скрученные, искаженные, вырванные из чрева. С широко распахнутыми глазами, прижатыми к стеклу ручками, следящие за ним, тихо взывающие к нему.
Повернувшись, он увидел свою сломанную кровать и запутавшуюся в постельном белье желтоволосую продавщицу корзин. С разрезанным от уха до уха горлом, со вспоротым животом, будто кто-то рылся внутри нее в бесплодных поисках. Глаза девушки были вырезаны из глазниц и лежали рядом с телом.
Он закрыл глаза. Потом открыл их снова. Освещение в подвале изменилось. В стеклянных банках все так же светились его красавцы, зеленоватые, чарующие. Покачиваясь, он постоял над мертвой девушкой, а потом плюхнулся прямо на промерзший пол и заснул. Когда он проснулся, в голове уже прояснилось; над ним стояла женщина средних лет и смотрела на тело продавщицы корзин.
– Ну и натворил ты дел, я погляжу, Уолтер, – сказала она будничным тоном. – Ну что ж, сама виновата. Нужно было прийти раньше.
– Ты знаешь нас, – произнес он глухо. – Откуда?
– Нас?
Она ступила в прямоугольник света, лившегося из окна. Представительница общества, которое он некогда знал, но к которому больше не был причастен. Руками, на которые были натянуты перчатки, она уверенно сжимала сумку. Черное платье с высоким воротником, черные перчатки, синее перо на шляпе, родимое пятно, покрывающее половину лица. Темные глаза и глубокий голос, от которого веет опасностью.
– Мы здесь одни, Уолтер. Я следила за тобой какое-то время.
– Уолтер, Уолтер, жалкий Уолтер, – прошептал он.
– Ты – Уолтер Ластер, – сказала женщина. – Джейкоб Марбер был твоим другом.
«Ну да, – подумал он. – Был моим другом. Джейкоб Марбер. Он и есть мой друг. Я люблю его».
Он ощутил прилив благодарности, но вдруг его внимание привлекло горло женщины. Такое красивое.
– Я миссис Харрогейт, Уолтер. Я пришла помочь тебе.
«Ну да, – подумал он. – Миссис Харрогейт поможет нам».
Поднявшись и выпрямившись во весь рост, он прочувствовал себя целиком; в его голове что-то щелкнуло, и на мгновение он понял… а потом мысли вновь стали утекать в тайник на задворках его разума, дверь в этот тайник захлопнулась, и Уолтера начала одолевать дремота, а голоса принялись шептать все громче и громче. Он хотел предупредить женщину о голосах, но не сделал этого.
Она подошла к его драгоценным красавцам, лениво колыхающимся в банках, излучающих потусторонний зеленый свет, и внимательно к ним пригляделась.
Та штука, что доставляет боль, точно… Женщина повернулась к нему спиной, и он стал подкрадываться ближе, дюйм за дюймом, совсем неслышно. Он сам не знал, что делает, – ах, ничего, ничего плохого – просто стоит и, сжав кулаки, принюхивается к запаху сирени, исходящему от пудры для волос.
– О, Уолтер, – голос этой женщины, миссис Харрогейт, послышался как будто издалека. – Я весьма разочарована. Тебе следует научиться лучше себя контролировать.
Он подкрался еще ближе. Она рылась в своей сумочке. Но едва он коснулся пальцами ее шеи, как она, эта полноватая женщина, плавно – невероятно плавно – развернулась во мраке, в ее руке что-то мелькнуло, а потом в его черепе вспыхнула безумная боль.
Маргарет Харрогейт опустила свинцовую дубинку обратно в сумочку и застегнула ее. От сильного удара ее запястье заныло.
«