Обыкновенный парень

«Милый, милый! Если бы ты знал, с каким нетерпением я жду появления на свет нашего первенца! Я уже убеждена, что он не помешает мне быть артисткой. Хитрая врачиха поместила меня в палату, где лежала моя любимая артистка Д. (Помнишь фото?). Так вот, представь себе, что у нее уже две девочки, а на днях она родила мальчика. К ней каждый день приходит муж, тоже артист. Д. сказала, что без счастливой семьи она не могла бы стать знаменитостью. Мне она пообещала помочь устроиться в музыкальное училище.

Сережа, милый, говорят, что теперь роды могут делать без боли. Но я не хочу так. Пусть мне будет очень больно, как было больно все это время тебе!

Твоя Машенька. Крепко, крепко целую».

На Сергее уже давно не осталось сухой нитки.

«Сын! Сын!»

Около часа мокнул под дождем у витрины «Детского мира», любуясь на барабаны, велосипеды, заводные автомобили. Зашел в магазин, купил пистолет и три соски.

— Разве у вашей жены тройня? — улыбнулась продавщица, подавая ему аккуратно завернутую покупку.

— Не знаю, — ответил Сергей и бережно спрятал пакет за борт мокрого пальто. — Все может быть.

ЩУКА

Охотник из меня неважный и настоящей охотничьей страстью я не наделен. У меня даже не замирает сердце, когда с выстрелом ружья стремительный чирок внезапно перестает набирать высоту и ищет укрытия в дальнем заливчике озера, заросшем тальником.

Нет, мне решительно не доставит удовольствия найти подранка среди густых зарослей и ударом из ствола наконец-таки добить его.

Рыбалку и охоту я люблю по-своему. Мне просто нравится бродить по лугам и большакам, сбивая носками сапог тяжелую, как дробь, росу с подорожников, слушать неторопливо мерное бормотание реки на плесах, смотреть на черную, словно воронье крыло, озимь, аккуратную в своем строгом и неярком убранстве глубокой осенью.

Нравится бездумно вышагивать колком или засекой, вслушиваясь в беспокойный шум берез да в монотонный шорох елей.

А еще более по душе, поджав под себя ноги, сидеть у жаркого смолистого костра, ощущая спиной колкий лесной холодок, и под бульканье кипящей в котелке ухи слушать бесконечные рассказы матерых охотников.

Чаще всего моим напарником бывает Иван Васильевич Гришин, мартеновский ветеран, прошедший нелегкий путь от третьего подручного до мастера производства. Он высок, чуть сутуловат. Как потомственный сибиряк в охотничьих переходах неутомим и в сопутствующих неудачах в высшей степени оптимистичен. Рыбалка с ним — истинное наслаждение. Особенных успехов по этой части я у него не замечал, и иногда мне кажется, что отправляется он туда с тем же желанием, что и я, — отдохнуть от города. Обычно мы отправляемся на охоту в канун выходного дня на мотоцикле.

Вот уже и город на исходе, гигантским грибом мухомором промелькнула красная крыша водокачки. Теперь не придется уже сбавлять газ перед каждым милиционером, тормозить на трамвайных остановках, подолгу сигналить у перекрестков — впереди степь. Она раскинулась за последним строением сине-зеленая, пахнущая татарником и горьковатой пылью, вся пестрая от разнотравья, во всю ширь, до самого горизонта, до гор. Наш неутомимый «козлик» бежит все накатистей, а попутный ветер-степник уже пристроился к нам и тычется в грудь, лицо, юлит у колес.

Речка Кизилка, куда мы держим путь, не ахти какая большая река. Она начинается в Уральских горах и, мужественно прокладывая в их скалах не один десяток километров, доносит свои воды до большого Урала. Вода в ней чиста и вкусна.

Весной, когда тает в горах снег, она превращается в свирепый поток и становится грозой для живущих у ее берегов людей, летом она сильно мелеет, однако не высыхает совсем, так как много в ней родников. У тихих омутов, где плес широк, водятся кряквы, чирки, в лесу, преимущественно еловом, глухари, в воде — преогромные щуки.

Когда подъехали к берегу Кизилки, серело. Как и следовало ожидать, мы были не первыми. Привалившись к елке, стоял моторный велосипед с притороченными к его раме складными бамбуковыми удилищами, ближе к воде, уткнувшись наполовину в пышные тальники, стояла великолепная, цвета кофе с молоком, «Победа». Вечерело. Вот солнце, сдернув серебряный полушалок с верхушки леса, нырнуло в тучу. Чем дальше солнце уходит в тучу, тем гуще она чернеет.