Обжалованию не подлежит

Лита подала руку Касыму Гулямовичу и посмотрела на Балова, который в это время усердно изучал плакаты, развешанные в вестибюле. Судя по всему, она не знала, как поступить: самой проститься с Баловым или дождаться, когда он сделает это. На выручку пришел Касым — он тронул Балова за рукав:

— Может, вы проявите джентльменство и проститесь с этими очаровательными людьми?

— Извините. — Балов неуверенно протянул руку. — До свидания.

Лита тоже подала руку и, почувствовав, как Аркадий взволнован, быстро повернулась к Тимуру.

Тимур взял Литу за локоть и повел на второй этаж.

16

Джаббаров и Балов долго шли молча. Они в этот день побывали еще в горисполкоме. Джаббаров надеялся получить для Балова какую-нибудь комнатушку. К сожалению, ничего не было. Все, что имелось в горисполкоме, заняли люди, оказавшиеся без крова.

Не удалось Джаббарову и подселить Балова к какой-нибудь семье: узнав, что он отбывал наказание за воровство, люди отмахивались от него, как от прокаженного.

Вечерело. Улица, по которой шли Джаббаров и Балов, тонула в пыли. Еще неделю назад на этой улице царили покой и чистота, теперь ее не узнать — некоторые дома покосились, некоторые разрушились, некоторые сносились. Деревья, еще недавно гордо охранявшие дома, никли к земле, словно в том, что происходило вокруг, были виноваты и они.

— Вы где были, когда тряхнуло?

Джаббаров не сразу отозвался — он находился во власти воспоминаний о пережитом землетрясении.

— Где я был, когда тряхнуло? Дома.

— Интересно было?

— Не очень.

— Еще тряхнет?

— Трясет все время.

— Нет, не так. Так, как в первый раз?

— Не знаю. Старики говорят, что так уже не тряхнет: или сильнее, или слабее.

— Интересно.

Балов посмотрел вокруг, будто еще ничего подобного не видел, пошел тише, прислушиваясь к звукам, доносившимся откуда-то справа. По всей вероятности, там, за этими вот большими домами, работали дорожники, потому что звуки напоминали удары отбойных молотков.

Касым Гулямович не понял, что вложил в слово «интересно» Балов: любопытство или страх, однако разговор этот не оставил:

— Интересно?

Балов не ответил. Он остановился и, глядя на развалившийся дом, долго молчал. Какие мысли волновали его?

— Пойдемте.

Касым Гулямович устал ждать — собственно, он устал и мотаться по городу. Захотелось домой. Карима, по-видимому, уже волновалась. Ему так и не удалось в течение дня позвонить ей и сказать, что придет поздно.

— Вы что? Идемте!

— Куда?

— Ко мне.

— К вам?

Балов отступил в сторону, к дереву, прислонился к стволу, опустив руки.

— Ко мне... Не беспокойтесь, я не съем вас, — улыбнулся Касым Гулямович. — Вы не помешаете нам. — Он взял Аркадия за руку, отстранив от дерева. — Через месяц-другой все уладится, и вы будете жить в собственном доме.

— Так уж и собственном доме? — проговорил Аркадий.

— Ну, может, не в доме, я преувеличил, однако собственную комнату будете иметь. В худшем случае, получите собственную палатку или собственную кровать. Это временно, — повел Касым Гулямович Аркадия вперед. — Понимаете, временно! В будущем вы непременно получите квартиру. Из нескольких комнат!

— Ну и дела!

— Не верите? Чудак-человек! Вы не всегда будете холостяком. Пойдемте-пойдемте, не упирайтесь!

Аркадий не упирался — в его голове никак не укладывалось, что «большой начальник» пригласил его домой, как равного.

Джаббаров догадывался, что происходило с Баловым, однако вида не подавал: только немного ускорил шаг.

Карима встретила Балова приветливо, гостеприимно, тотчас захлопотала у печки, стоявшей в глубине двора, весело загремела посудой.

Балов остановился на аллее, сердце, казалось, вот-вот выскочит из груди.

Касым Гулямович отвернулся, дал возможность Балову прийти в себя. Начал наводить порядок на тахте. «Наверное, нелегкой была судьба у этого человека», — подумал Касым Гулямович.

Он не ошибся.

Когда Аркадию было семь лет, умерла мать. Отец, не отличавшийся силой воли, запил и вскоре пропил все, что было в доме. Потом начал воровать, и то, что попадало под руку, пропивал. Если же не мог ничего достать сам, то посылал на «промысел» соседских мальчишек, награждая каждого за это мороженым. Года через три как-то вечером сказал:

— Ну, Аркаша, пора и тебе браться за дело. Ты уже большой, нечего на отцовской шее сидеть.

Балов точно не помнит, в этот вечер или в другой взялся за дело: вышел на улицу, увидел во дворе чье-то белье, висевшее на веревке, незаметно снял и принес отцу.

Отец не стал спрашивать, чье белье, засунул под пиджак и отправился в пивную — около нее всегда торчала бабка Фешка, скупавшая за бесценок вещи у пьяниц. Отец возвратился домой скоро — поставил на стол две бутылки вина, бросил ломоть хлеба и кусок колбасы.

— Садись, Аркаша, за стол, попируем малость. Заслужил, чего уж там говорить. Я не думал, что ты такой проворный.

До сих пор становится не по себе Балову, когда он вспоминает этот «пир». Отец налил стакан вина и грубо потребовал: «Пей!». От вина сначала закружилась голова, затем его швырнуло куда-то в ничто, как в пропасть, и будто из-за толстой глухой стены доносился смех отца.