Обжигающая страсть

Сергей сидел молча, отвернувшись к окну, и Степан Николаевич вдруг понял, что уже не сердится — его злость, вспыхнув, тут же оставила его. Он похлопал охранника по плечу, но парень резко дернулся, уходя от начальнической ласки. Ясно было, что обиделся он не на шутку.

— Ладно тебе… — примиряюще буркнул Кравцов, но на попятную все же не пошел. — Без обид, ребята! Здесь я выхожу один, и через три часа вы меня встречаете.

— Я сегодня же подаю рапорт на смену объекта охраны. И укажу на нарушение вами режима охранения, — процедил Сергей, по-прежнему всматриваясь в окно.

— А вот этого делать не надо, — Кравцов был уже невозмутим, как обычно. — Ты мне нравишься, Сережа… Просто ты еще слишком молод, а потому, видно, чересчур усерден… Послужи немного — и ты поймешь, что не стоит водить свой объект в уборную или сопровождать чистить зубы.

Он затянулся и помолчал несколько минут, ожидая ответной реакции, но парень молчал, и тогда Кравцов продолжил:

— Ты пойми, я хоть и объект, как ты выражаешься, охраны, но ведь я же и человек, — он улыбнулся совсем примирительно, пытаясь хоть как-то развеселить притихших парней, — живой, к тому же! И у меня, как вы понимаете, тоже может быть личная жизнь, которая касается только меня и требует присутствия только моего… Это-то хоть понятно тебе?

— Да все я понимаю, — охранник наконец-то заговорил и повернулся к Кравцову. — Но вы ведь и меня поймите…

— Я тебя понимаю, потому и говорю с тобой спокойно, — Степан Николаевич взлохматил парню волосы на макушке, и Сергей принял жест дружбы спокойно, не отстраняясь. — Я тебя подставлять не собираюсь. Поверь, здесь со мной случиться не может ничего. А через три часа — я в твоем распоряжении. Сопровождай тогда меня сколько угодно, куда угодно и как угодно. Я буду весь-весь твой…

Он затянулся последний раз и погасил сигарету в пепельнице.

— Ну? Понял?..

— Я-то понял… — чувствовалось, что парень все еще не остыл и уж во всяком случае не одобряет таких поспешных и непродуманных решений шефа.

Но Кравцову было уже наплевать. Он вспомнил, ради чего сюда приехал, и заторопился:

— Ладно, ребята, пока, а то время идет… Значит, в четыре здесь я вас жду, — бросил он, уже выходя из машины.

Захлопнув дверцу, он остановился на тротуаре, глядя на них, и, видя, что машина не трогается, сделал прощальный жест рукой. Он заметил, что Володя с Сергеем перекинулись несколькими фразами, и «Волга», фыркнув и выбросив облачко голубоватого дыма, отъехала от тротуара.

«Вот так-то лучше», — подумал Кравцов, провожая машину взглядом, и тут же заспешил в обратную сторону, направляясь к уже замеченному им дому. Дому, где ждала его она, Лолита…

Ожидание Степана Николаевича оказалось для Лолиты тяжелым, прямо-таки невыносимым. Она извелась, прежде чем услышала звонок у двери.

Она бросилась в прихожую, и, даже не посмотрев в глазок, распахнула двери настежь, еле успевая управиться с тугими новыми замками и запорами.

На пороге был он. И чуть только Кравцов сделал шаг в прихожую, как завороженный, глядя девушке в глаза, она кинулась к нему на шею, спрятав лицо на груди.

— Степан, милый…

— Лита…

— Как давно я тебя не видела!.. — она подняла лицо, взглянула в его серые, обычно спокойные, глаза и обрадовалась, заметив в них лихорадочный блеск, заметив, как потемнели они. — И ты мог…

— Лита…

— Как ты мог придумать такое!

— Прости меня!

— Простила уже… Я люблю тебя!

— Я люблю тебя!

Она сама поцеловала его, долго и страстно, а потом потянула за собой в спальню, не выпуская его шею из кольца своих рук. Кравцов успел пяткой зацепить край двери, толкнул ее от себя, и дверь качнулась, закрываясь. Щелкнули замки.

И произошло то, чего они не заметили в тот момент, но что кардинальным образом изменило всю их жизнь, внеся в нее столько горя, проблем и сумятицы: двери-сейф оказались слишком тяжелы, и от толчка Кравцова не смогли закрыться. Замки хоть и щелкнули, но не сцепились.

Ни Степан, ни Лолита не заметили этого.

Им было уже не до дверей…

Они раздевали друг друга нетерпеливо, на ходу, не успев еще перешагнуть порога спальни…

— Ты думаешь, я бы согласилась выйти за Макара замуж, если бы не могла быть с тобой, встречаться с тобой, любить тебя? — шептала Лолита, снимая с Кравцова рубашку.

— Лита, я люблю тебя! Я не могу жить без тебя! Какой же я идиот! Как я мог!..

— Степан…

— Ты — моя женщина, — говорил и говорил Степан Николаевич, гладя острые маленькие груди девушки, не в силах оторваться от них, любуясь ими и целуя.

Девушка стонала и нетерпеливо приседала от его прикосновений. Она чуть не укусила его за плечо в порыве страсти, и, почувствовав позади себя кровать, повалилась на нее спиной, потянув за собой Кравцова.

Он упал на нее, ощутил ее горячий, плотный живот, ощутил пульсацию в ее груди, нежную страсть ее ног, обвивавшихся вокруг него.

И они пали в пропасть любви. Живой, страстной, обжигающей плотской любви, когда тела поют и стонут в едином порыве. Когда ничего и никого вокруг не слышно. Когда в мире остаются только двое — он и она, и существуют друг для друга, наслаждаясь единением и страстью.