Очарование Египта

Мохамед эль Раджел, посредник английского генерального штаба, которого мне с жаром рекомендовал сэр Вард, ожидал нас, чтобы отвести к месту охоты… а также, чтобы воздать полагающиеся нам деревенские эротические почести.

Я помню его настолько отчётливо, как будто мы расстались только вчера, шумного и церемонного, кланяющегося, хватающего нас за руки, ловко подносящего к губам наши пальцы и властно раздающего приказания двум нашим неграм, переносящим наши пожитки и съестные припасы.

Этот хитрющий проныра очаровал нас всех с первого взгляда. Смазливое лицо цвета шоколада, большие чёрные глаза, смышлёные и благодушные, и крючковатый нос.

Мохамед быстро шёл впереди, так что чёрный помпон на феске подпрыгивал в такт его шагам, указывая нам дорогу величественным жестом. Он, без сомнения, смотрелся достаточно благородно в своей развевающейся чёрной галабее, наброшенной поверх шёлковой туники в канареечно-жёлтую и фисташково-зелёную полоску.

Нас было десять страстных охотников: три грека, пять англичан и двое итальянцев, жаждущих подстрелить как минимум сотню перепёлок вдали от Александрии, казавшейся необитаемой по случаю праздника Байрам¹⁷ Кубические хижины показались сперва по обеим сторонам дороги; лачуги, почти полностью слепленные из нильского ила, желтоватые и окружённые крошечными садами. Затем пальмовые рощи замаячили на светлеющем горизонте.

Печальная, усталая и разочарованная заря. В темной деревне стояла мёртвая тишина. Небо медленно окрашивалось серебристо-зелёными полосами. Вдали, за возделанными полями убывающая луна мягко окрасила в сиреневый цвет волнистые песчаные барханы. Тёплая и мягкая луна цвета рыжей ржавчины опускалась, подобно золотой капле, в далёкое море.

Банановые плантации тесно обступали дорогу, и мы наслаждались восхитительной душистой садовой свежестью.

Палатка бедуинов, показавшаяся вдалеке, прорезала бледное небо, она напоминала гигантскую летучую мышь с распростёртыми перепончатыми крыльями, пригвождёнными к земле.

С любопытством изучал я причудливую геометрию покрывавших её заплаток, похожих на пёстрое трико Арлекина, цвета грязной охры и ржавчины, в окружении наметённых ветром песков.

Вход в палатку загораживала невысокая изгородь из веток и кусков жести, несколько отвратительно худых коз волочили дряблые и отвисшие сосцы.

Шелудивая, ободранная, похожая на скелет собака с сердитым лаем выбежала нам навстречу…

Это была палатка Абдула эль Раджела, брата Мохамеда.

– Саиди, Абдул! – воскликнул наш проводник.

– Саиди, Мохамед! – прозвучал голос из палатки.

Абдула появился из-за изгороди. У него был дерзкий и суровый профиль: просторное одеяние из белой шерсти ниспадало складками к нему на грудь; его жесты были величественными, во всей его наружности было одновременно что-то царственное и цыганское. Два брата долго о чём-то говорили вполголоса, нам не удалось расслышать ничего, кроме имени Фатма, повторённого несколько раз.

* * *

Сэр Вард много рассказывал мне о Фатме, самой прекрасной женщине на всём Востоке, а также о её муже по имени Мустафа эль Бар, бывалом охотнике, вынужденном из-за бедности и ревности освоить печальное ремесло бурлака на нильских дахабие.¹⁸

Он слыл непримиримым врагом Мохамеда, однако в чём именно заключались их разногласия, я уже не припомню.

Поздоровавшись с Абдулой, мы продолжили шагать вдоль становившейся песчаной дороги, через безлюдную деревню.

Остов верблюда.

К шести часам мы добрались до группы пальм, растущих на пляже. Море стального цвета посте – пенно окрашивалось розовым.

Устроившись на своих складных стульях в десяти метрах один от другого, мы погрузились в ожидание, приняв общее решение стрелять только в направлении моря, как только появятся перепёлки.

Мохамед принялся копать большую яму. Он хотел показать мне, на какую глубину солнце прогрело землю.

В полседьмого раздался шелест крыльев и первые перепёлки, как шары, выпущенные из пращи, появились перед нами. Они изнемогали от усталости.

Первые залпы мимо. Нам было плохо видно. В промежутках между выстрелами Мохамед забавно подпрыгивал и дрыгал ногами неподалёку от меня, протыкая длинной палкой воображаемых перепёлок, причмокивая и восклицая:

Чуфф! Чуфф! Пам! Пам!

Он принимал то героические, то томные позы, то имитируя перепелиный свист, то издавая победные вопли.

* * *

Мы продолжали охотиться до девяти часов. Появились несколько полуголых мальчишек, предлагавшие в обмен на несколько мелких монет полные корзины свежего сахаристого инжира.

Солнце поднималось. Становилось жарко, и насекомые начинали досаждать нам.

Пески теперь цветом напоминали пепел. Мохамед ловко соорудил веера из пальмовых листьев, а затем принялся декламировать басни Лафонтена. Я до сих пор вспоминаю гортанный звук его голоса и его ребяческие эксцентричные жесты, когда он имитировал зверей из басен.