Очарование Египта

Это длиннейшие сады, растущие на плодородных чёрных илистых берегах. Дахабие бросает якорь в садах Гизы. За столом, среди трепещущих ближних и дальних парусов, украшенных гирляндами, мы пьём жидкое солнце в больших квадратных проёмах. Нам прислуживают негры, угольные лица с солнечными бликами в ослепительных галабеях с пламенеющими поясами.

Сверкающий Нил, насчитывающий 700 метров в ширину в этом месте и 1000 метров далее, после острова, драпирует в лёгкий серый туман похожие на ножницы клювы мачт. Я неторопливо изучаю их, сидя в моторной лодке и прихлёбывая турецкий кофе.

С извилистой томностью река показывает себя, над её ложем из чёрной земли и зелёной травы простирается пустыня. Дюны. Жёлтая твердеющая музыка песка и ветра с порывами, нарастанием, арпеджированными каденциями, затиханием под сурдинку и нежнейшими пиццикато.

Наступают ли пески?

Нил осмотрительно поднимается и раскрывает на солнце большой белый парус, желая защитить от самума²⁰ нежную поверхность воды.

С присущей мне магической быстротой я ускоряю подъём остальных белых парусов. Вот этот неторопливый парус кажется искренней чистосердечной молитвой реки, благоговейно простёршейся ниц. Распахнуты полотняные руки парусов. Паруса раздуваются в экстазе. Парус поднимается, уверенный, что он сможет усмирить свирепое солнце и обрести вскоре свежий алмазный мир звёзд. Дремлют, плывя в сумерках, матросы, разлёгшиеся поверх груза, заполнившего барку до краёв. Инстинктивно направляют форштевень. Позади виднеется длинный чёрный штурвал, бесполезный, как ком грязи. Невнятное бормотание Нила:

«Я медленно оплодотворяю свою подругу землю, но мои дети паруса надувает ветер, в них дует святой ветерок Аллаха, смешанный со звёздами, и его дуновение вновь ощущается в ювелирных витринах Сука!²¹»

Как магический насос, туф туф туф моторной лодки приближает горизонт слева, возникающий над зелёными каирскими садами, длинным розоватосиреневым плоскогорьем высотой 100 метров и драгоценностью Цитадели со стройными минаретами, и тяжёлыми куполами, пронзающими небо.

Мой друг Грасси догадался о моём желании и осуществил его, на предельной скорости промчавшись сквозь квартал мёртвых, до самой могилы дервишей Абдуллы и Мегаури.

X. Священный механизм дервишей

В спешке мы бросаем взгляд на крепостные стены Цитадели, на её отвесные каменные облачения пустынного цвета, грубые складки и чёрные отверстые пасти английских пушек в бойницах.

У подножия плато Мокаттам²² лестница привела нас в комнату-обсерваторию Главы дервишей. Дворик с пыльными приморскими соснами и кипарисами. Обмотав ноги тряпками, мы заходим в просторную пещеру, выдолбленную в известняке. Могилы справа и слева. В глубине её, в квадрате, застеленном циновками и ограждённом железными решётками, три араба, все в чёрных одеяниях, опустившись на пол и повернув лица к входу, катаются как типографские валики, когда их густо пропитывают краской.

Снаружи, на террасе, засаженной эвкалиптами, другие дервиши медитируют, свернувшись клубком, или пристроившись на мраморе в своих длинных чёрных одеяниях и серых головных уборах с белой перевязью. У их начальника была перевязь зелёного цвета на головном уборе и опахало, выделявшееся издали, над английским пороховым складом, над рифлёными и колючими луковицами мёртвых куполов, над Нилом, текущим среди зелёных садов и оранжевого великолепия пирамид. Три. Геометрические. Каждая со своим теневым треугольником, ниспадающим, как мантия, закреплённая назатылке. Механический шум послышался из священной пещеры. Как волчки, дервиши кружились, раскинув руки в стороны. Их казакины и белые юбки при вращательном движении принимали коническую форму. Мистика, наивность, мольба запечатлелись на их изнурённых лицах, обращённых к потолку.

Там наверху вибрировал и гудел священный мотор. Сейчас функционировали 15 токарных станков огромного звёздного цеха. Шлифовка земли. Полировка шероховатой поверхности. Остальные серые головные уборы без повязки буравят твёрдый воздух. Время от времени на них, подобно машинному маслу, капает сверху жалобная молитва, успокаивающая ржавые подёргивания арабских музыкальных инструментов.

Скрипит оборванный оркестр:

«Мы подражаем ритмам вселенной!

Мы механизируем планетарную человекозубчатую передачу!»

Останавливается человеческий токарный станок. Два. Пять. Вспотевшие. Один из них, измученный, прикорнувший рядом со мной на циновке. Другие, более выносливые, пошли за бурнусами своих старших товарищей, почтительно принесли их, затем все, скрестив ноги, приступили к молитве. Только их глава, единственный из всех, оставался неподвижно сидеть на циновке, пока остальные кружились. Его серый головной убор над пепельно-серым лицом внимал молитве. Он поднялся. Все остальные поднялись вслед за ним. Они последовали вслед за ним с длинным уууу сирены, звучащей в тумане над Темзой.

XI. Бурлаки его величества хлопка