На обратном пути мы шли вдоль берега Нила, медленно несущего свои маслянистые желтоватые воды среди берегов, покрытых густой растительностью. Между несколькими искривлёнными фиговыми деревьями и пальмами я с удивлением обнаружил виноградные лозы, росшие прямо в песке. Мохамед объяснил мне, что ягоды этого винограда обладают особенно изысканным вкусом, благодаря органическим соединениям, сохранившимся в этой почве от древних раковин. Тени, отбрасываемые пальмами, становятся более отчётливыми: настал полдень. Мы направляемся в деревню. Небольшое тесное скопление кубических хижин и лачуг, местами прикрытых ветками, казалось мне неподвижным, застывшим под раскалённым солнцем. Пейзаж блёкнул и плавился от жары.
В сопровождении Мохамеда мы поднялись по грязной лесенке к врытой в землю цистерне с чистой прозрачной водой.
Пока мы поднимались, какая-то женщина в бирюзовом одеянии прошла мимо нас. Она медленно поднималась по скользким ступенькам, неся на голове мокрый чёрный кувшин, который поддерживала поднятыми руками. При каждом шаге она колебалась. и под её одеждой обрисовывались маленькие, округлые и – твёрдые груди.
Она бросила на нас томный взгляд, её чёрные каучуковые зрачки расширились, почти полностью скрыв золотистую склеру. Её рот был прикрыт лоскутом чёрной ткани, соединённым с вуалью на голове шнурком, пропущенным сквозь полую трубочку, закреплённую на носу.
Мы последовали за ней. Однако Мохамед остановил нас жестом. Под палящим солнцем, подав предостерегающий знак и прижав палец к губам, он пообещал нам несравненную Фатму тем же вечером, когда её мужа не будет поблизости.
Глаза прекрасной арабки, эти влажные глаза газели преследовали меня весь день в извилистых и зловонных улочках, полных больших зелёных жужжащих мух.
Признаюсь, что проституция Фатмы заставила меня призадуматься. Я заранее представлял себе отвратительный спор о цене и всю банальность продажного соития.
О, если вам посчастливилось встретить красотку, или увидеть ее мельком в окне, то вам захотелось бы, чтобы все сложилось более романтично!
На ходу я рассматривал двери, больше всего напоминавшие вход в нору, откуда струился красноватый дым, тошнотворный запах жареного и вонь экскрементов. Вдруг мне показалось, что я увидел её на пороге лачуги, настолько низкой, что куры могли легко выпрыгивать оттуда наружу.
Это была не она. Я оказался один; я отстал от своих друзей на последнем повороте, и уже начал тревожиться.
На площади слепые рапсоды нарушали знойное безмолвие звуками своих заунывных песен под аккомпанемент визгливых дудок.
После скверного завтрака, проглоченного впопыхах в маленьком греческом кафе, я покинул деревню, где уже не надеялся вновь увидеть Фатму до наступления ночи, чтобы насладиться зрелищем заката в пустыне.
Друзья окликнули меня сверху, с террасы. Они были в доме каких-то родственников Мохамеда, где их приняли со всеми полагавшимися почестями и по законам гостеприимства. С религиозным – трепе ом им поднесли виноградной водки из Кеи,19 хранившейся в бурдюке из просмолённой козьей кожи. Из глубины улочки, открывавшейся перед нами, из тихой лавчонки доносился аромат анисового ликёра и абсента.
Мимо прошли огромные негры в белоснежных одеяниях с букетиками жасмина за ушами и под тюрбанами. Прошествовали несколько женщин, все закутанные и таинственные. Среди них я надеялся узнать Фатму!…
Мои друзья лакомились рассыпчатыми восточными сладостями с ароматом граната и розы, запивая их медовым лимонадом с фисташками.
Смеркалось. Позади лачуг с цветущими террасами стекала раскалённая лава заката. Пустыня пламенела. Затем медленно дохнул морской бриз, пламя и пурпур уступили место прохладе. Пейзаж накрылся аметистовым бархатом, солнце, умирая, стекало вкусными золотыми каплями, заставившими меня подумать об улье, сочащемся мёдом. Вдалеке появился островок зелени, переливавшийся металлизированным и драгоценным блеском среди песков, как изумруд в золотой оправе. Мохамед наклонился в сторону Запада, приложив ладонь ко лбу, чтобы почтить злых духов ночи.
На террасе старик с седой бородой, одетый в синее, развернул небольшую циновку, опустился на неё, согнулся пополам и упал на колени ничком, лицом в землю, повторяя свою молитву Аллаху и обратившись в сторону Запада.
Женщины также поднялись на соседние террасы.
Когда влажная перламутровая луна показалась над лачугой напротив, Мохамед подал мне знак, подмигнув, и мы последовали за ним через деревню. Нас сопровождал аромат фиалок, предвестник вожделенных наслаждений.
Мы остановились перед группой из четырёх соединённых между собой и скособоченных домов, чьи террасы громоздились в причудливом и живописном беспорядке. Они походили на четырёх старых ведьм, испачканных мелом и хромых, застывших неподвижно на своём айном вечернем сборище.