Очарование темноты

Говорят, что эти строки, переходящие с языка на язык, сочинены не без. участия Настеньки Красавиной, исполняющей теперь должность казначея-доверенного тележного товарищества, без подписи которого не производится ни одна денежная операция. Радивая, расчетливая и строгая хозяйка трудовой казны, — Павлик молится на нее, а она по-прежнему поет в соборном хоре и руководит маленьким оркестром народных инструментов, который совершенно легально собирается на «сыгровки», когда «музыкантам» нужно провести нелегальное собрание или очередное чтение политической литературы. Павлик играет там на мандолине, новые «оркестранты» принимаются с большим отбором, после тщательной проверки и согласия всех остальных. Это же не какой-нибудь оркестр для всех, а домашний, для души. Тугоухий Матвей Ельников начинает там, тоже для души, овладевать мелодическим подзвякиванием на колокольцах, а мастер игры на деревянных ложках старший обозный по доставке телег в большие села Алексей Саночкин тоже очень хорошо звучит в плясовых мелодиях. Не было отказано в приеме в оркестр рожечником полицейского урядника Попова, осуществляющего тайный надзор, помимо «врида» и попутно — за ним. Урядник Попов очень скоро убедился, что оркестр — это оркестр, и предпочел ему общество любителей драматического искусства, в котором состояли трое высланных в Л утоню и. где перестал состоять трагикомик Столль, на афишах подписывавшийся Африканом Райским.

В скобках скажем — «оркестр» и Павел Лутонин несколько преувеличенно называли себя «подпольщиками». Такими они в доподлинном, профессиональном смысле этого слова не были. Кружок и даже несколько таких кружков в Лутоне и Векше существовали пока автономно. Читали запретную политическую литературу, учились революции, но мало еще действовали, слабо влияли на ход событий. И при этом в таких кружках формировались и закаливались борцы грядущей революции.

Теперь о Столле. Покинувший Лутоню Столль нашел пристанище у Стрехова. Он дал ему место управляющего небольшого медеплавильного завода. Столль лелеял надежду, что Эльза, став женой его хозяина, заставит назначить своего двоюродного дядю главным управляющим заводов и рудников Стрехова. И все шло к этому.

В Тихой Лутоне знали все об ухаживании Стрехова за Эльзой, о поездках Эльзы с семьей в Векшу без Витасика. Он первое время старался не замечать флирта жены и даже прощал его, объясняя себе, что дом Жуланкиных скучен и ей, молодой женщине, нужно бывать на людях. Иногда он скрывал ревность, уходил к птицам и выплакивал там свои обиды, приходил к Кате Иртеговой за утешением. Она, как могла, успокаивала и обеляла неверную Эльзу, хотя и знала, что рано или поздно Витасику придется узнать правду. Но как сказать ему, что Эльза добивается, чтобы развод был начат им, и она, согласясь на него, потребует половину жуланкинских капиталов?

В последний раз Витасик, не выдержав, запретил Эльзе поездку в Векшу на именины Стрехова, который оскорбительно пригласил ее без мужа.

— Я не виновата, что ты так зарекомендовал себя и тебя не приглашают в гости.

— Но ты же моя жена, Эльза, и как ты можешь не обижаться вместе со мной? — убеждал ее Витасик. — Надо мной будут смеяться, если ты поедешь одна. Я не перенесу такого позора.

— Не перенесешь? И что же сделаешь?

— Я покончу с собой…

— Да-а? И у тебя хватит на это мужества?

— Хватит! — плача, выкрикнул Витасик.

Разговор происходил в спальне. Эльза эффектно переодевалась перед зеркалом, примеряя одно платье за другим.

— И как же ты думаешь покончить с собой? Утопишься или отравишься? — игриво спросила Эльза. — Некоторые, наиболее трусливые, предпочитают бросаться с церковной колокольни. Прыг — и наступает мгновенная смерть.

— Не шути, Эльза… Тебе трудно будет жить после моей смерти.

— Ты думаешь? Впрочем, да. Я должна буду целый год носить траур и не появляться на людях. Ходить на твою могилу, а до этого хоронить тебя… Это ужасно! Помоги, пожалуйста, застегнуть мне платье. Как я выгляжу в нем? Не слишком ли оно ярко для избранного общества? Я не хочу выделяться…

— Ты не поедешь, Эльза!

— У тебя, оказывается, есть характер и громкий голос? Крикни, пожалуйста, еще, может быть, я испугаюсь…

— Эльза, я повешусь на воротах твоего отца, и все узнают, кто разбил мое счастье…

Послышался громкий смех Эльзы.

— Но нужна же для этого надежная веревка… Идея! Смотри, какой крепкий пояс! Его можно завязать в настоящую петлю. — Эльза подала Витасику шелковый голубой, свитый жгутом пояс от своего халата.

Витасик закрыл глаза.

— Ах, Эльза, ты так наивна в своей жестокости ко мне…

— Ты думаешь, он тонок или недостаточно скользок? Шелк же! Смотри, как легко затягивается петля.

— Может быть, ты еще предложишь мне и мыло?

Взбешенная Эльза взяла с доски мраморного умывальника голубой кусок мыла с надписью «Незабудка».

— Какое дивное название, и в цвет поясу. Изволь.

— Как дорого ты заплатишь за это, Эльза…

Она была уже вне себя и, совсем как гулящая девка, подошла к нему и остановилась лицом к лицу.