Очарование темноты

Палицын объявил покупную цену векселям — сорок три копейки за рубль, без уплаты процентов. Нотариусу Василию Захаровичу Козинцеву снова предстояла хлопотливая и выгодная работа. Передаточные надписи и оплата векселей производились в казначействе. Счет шел на многие тысячи. Тихая Лутоня хотя и тиха, но с большими деньгами в кармане появляться было рискованно.

Кредиторы и доверенные лица пришли в казначейство, но никто из них не хотел первым продать свои векселя за такую низкую цену. Брешь пробил Патрикий Лукич Шутемов. Этот ворон лучше других знал, что большего ему не получить.

— Вот мои векселя, — сказал он, — пользуйтесь. Кому, господин Палицын, прикажете сделать передаточные надписи?

Геннадий Наумович взял векселя, прочел суммы и фамилию векселедержателя, негромко и чрезвычайно предупредительно сказал:

— Ваши векселя, господин Шутемов, не могут быть куплены благодаря некоторым тонкостям. Лицо, покупающее их, не желает поссорить вас и господина Стрехова. Поэтому справедливее и человечнее, если с Глебом Трифоновичем вы сами выясните ваши денежные отношения.

— Как звать это лицо, которое заботится о тонкостях наших отношений?.

— Теперь его можно назвать, — снова почтительно склонил голову Палицын. — Это Екатерина Алексеевна Иртегова.

Провалившийся пол, обрушившийся потолок, взорвавшаяся бомба произвели бы меньшее впечатление на Шутемова и остальных.

— Кто следующий, господа? — обратился Палицын к сидящим за столом, покрытым темным сукном, кредиторам. — Не знаю, хватит ли сегодня денег всем. Первым у меня на очереди почтеннейший господин Кокованин Адриан Кузьмич.

Все посмотрели на него. Он медлил. Ждал чего-то еще. Разглядывал сидящих. Они молчали. Но их молчание говорило: «Что же ты? Если Шутемов продает свои векселя, он-то лучше знает, каковы дела на Векшенских заводах». Но стреляный богатей знал, что с векселями бывает немало уловок. А вдруг да Стрехов сговорился с Катериной Иртеговой и она выкупает для него векселя, чтобы сократить сумму долгов и выпутать его из петли?

— Тогда я, — предложил Леонтий Сорокин и положил векселя.

«И этот может быть подставным продавателем», — подумал Кокованин, решив посмотреть, как будут вести себя остальные. Один за другим кредиторы предъявляли векселя, и, когда их было сдано более чем на шестьсот тысяч рублей, Кокованин уже не мог подозревать всех приехавших сюда в сговоре с Глебом Стреховым. Кокованину ничего не оставалось, как получить за свои сто тысяч — сорок три, да еще уплатить нотариусу за передаточную надпись.

О боже! За что наказуеши?

Бог, как всегда, молчал. За него пришлось ответить самому себе. Пришлось признаться, что так тебе и надо, старый дурак, снова связавшийся с прохвостом Шутемовым. Кокованин хотел заехать к нему и вылить на него кипящую злобу, но Шутемов, как видно, сам пострадал горше Кокованина. Что взыщет он с Глеба Стрехова? Что? Тросточку с позолоченным набалдашником да горсть волос.

XLVII

В течение недели были скуплены все векселя и закладные, кроме шутемовских. Палицыну оставалось спросить Глеба Трифоновича: желает ли он передать заводы, рудники, дом на Лутоне и все принадлежащее ему Екатерине Алексеевне, или он изберет какой-то иной путь?

— Но во всех случаях, Глеб Трифонович, сумма, взыскиваемая с вас по нарицательным цифрам векселей и добавлением процентов, составит вдвое больше принадлежащего вам. Мне трудно повторить, — опять «терзался» Палицын, — такие слова, как «тюрьма», «позор», «скамья подсудимых», — эпитеты, произнесенные вашими кредиторами, которые, несомненно, могут появиться в «Губернских ведомостях», — но моя горькая обязанность не скрывать, что может ожидать вас.

А Глеба Трифоновича ожидало худшее. Гораздо худшее.

Екатерина Иртегова делала свое, а Лутонин и Саночкин тем временем связались с векшинскими рабочими. Там тоже были свои люди. На этот раз гектографическая листовка оказала немалое влияние на судьбу Векшенских заводов, листовки передавали из рук в руки, читали вслух. Листовки рассказывали о злодеяниях Стрехова, об ущербе, нанесенном им лутонинским и векшенским рабочим.

Сама собой возникла демонстрация. У дома Стрехова, появилась густая толпа доменщиков, сталеваров, прокатчиков.

Спрятавшийся Стрехов слышал грозные выкрики демонстрантов.

Они требовали снять запрет на векшенский металл. Грозили разделаться самосудом.

— В пруд его!

— На тачку злодея и в мартеновскую печь!

Всего можно было теперь ожидать от разъяренных демонстрантов. На Урале и в Прикамье все чаще и чаще возникали волнения на заводах. До Стрехова давно доходили слухи о неминуемом перевороте в империи. Осведомленные люди еще в Петербурге предупреждали Стрехова о непрочности престола его величества, о недовольстве произволом царских сановников.

Лутонинцы, приехавшие в Векшу, опасались, что демонстрация может закончиться кровавой расправой с векшенскими рабочими. Предусмотрительные вожаки постарались не доводить дело до самосуда над Стреховым.