Очарование темноты

Перетрусивший Стрехов сумел улизнуть из дома. Демонстранты, узнав об этом, разошлись. Глебу Трифоновичу стало яснее ясного, что проиграно все и ничего не спасет его, поверившего в злую игру, затеянную Шутемовым.

Оставалось последнее — явиться на поклон к Иртековой.

Исхудавшим, жалким, постаревшим пришел он к ней. Она выслушала его мольбы и вопли. Позволила ему постоять на коленях, выплакать слезы, а затем спросила:

— За что и как я должна пожалеть вас? За то, что вы не пожалели детей и жен лутонинских рабочих? За то, что вы изменили своему слову и придумали запрет на железо? Но я кое-что сумею сделать для вас, если вы не будете мешать передаче всего принадлежащего вам, за исключением одежды, дорогих вам сувениров, наследственных памяток и портрета Эльзы Шутемовой, который вам будет дорог как воспоминание. Первое, что вы должны сделать сегодня же, — написать под диктовку Геннадия Наумовича нотариально заверенное распоряжение о передаче мне всего железа, а затем приступить к передаче ваших заводов. Большего я вам не скажу. — Пригласив из соседней комнаты Палицына, Иртегова распорядилась: — Вы слышали, Геннадий Наумович, что предстоит сделать вам. Пожалуйста. Не допустите урона. Бухгалтер завода и Юлиан Германович Донатов помогут вам не ошибиться.

Стрехов покорно поклонился уходя.

— Да-а… — будто бы вспомнила Катя. — Из вашего дома на берегу Лутони вы можете взять все ваши вещи. И мебель… Но как можно скорее. Токмакову я поручаю переоборудование дома. В нем будет первое в наших местах среднее учебное заведение…

— Ги-гимназия? — заикнулся Стрехов.

— Нет. Реально-техническое училище… Лутонинско-Векшенское реально-техническое училище… А вы, пока до подыскивания квартиры, Глеб Трифонович, можете занять домик садовника…

Стрехов еще раз поклонился и ушел.

Следом за Стреховым в дом Кати пришла Эльза.

— Я пришла продать векселя.

— Да? А я думала — попросить на текущие расходы.

— Мне, Катя, не нужна милостыня.

— Ты хочешь, чтобы она выглядела и называлась продажей бумаг, которые невозможно применить даже как бумагу для записок Марфы Максимовны, что надо не забыть назавтра.

— Но чего-то стоят векселя?

— Стоят того, чтобы Стрехов оплатил их полностью. Поэтому я ваши векселя не покупала за бесценок. Он их обязан оплатить, как джентльмен, пока у вас разные карманы.

— Это жестоко… Я не ожидала!

— Эльза, тебе ли упрекать меня в жестокости? Ты убила своего мужа, а за ним и его отца. Мало этого — ты еще обобрала мертвых, добившись наследства. В чем же моя жестокость? В том, что я не отдала в кабалу тебе и Стрехову Лутонинский завод? В том, что я помешала бесчестной игре с железом?

— Мы разорены, Катя, — заливалась слезами Эльза. — Отец просит купить векселя по той же цене, как у всех…

— Я думала, ты скажешь что-то другое. Я думала, у тебя найдутся хотя бы какие-то слова раскаяния, а ты о деньгах… Как только терпит тебя земля?

— Я пришла продать векселя. — Эльза выпрямилась и приняла свой независимый вид.

— Ты ничего не поняла, Эльза, и у меня нет желания помочь тебе.

— А если я помогу Тале выйти замуж за Донатова, купишь ли тогда…

Катя резко ответила:

— Ты не гнушаешься ничем. Таля и без тебя станет женой Донатова. Теперь я варю кашу, и только я. Если Петя узнает, что и вторую дочь Патрикия Лукича, тоже в его интересах, можно уговорить стать женой Донатова, едва ли самолюбивый Колесов захочет соединить с ней свою жизнь. Во всех случаях я не посоветую ему этого делать.

— Хочешь его сберечь для себя?

— Эльза! Сейчас ты переступила порог в недозволенное, в самое дорогое для меня. Я больше не знаю тебя. Но если ты попытаешься вмешаться в мою жизнь, господин Палицын очень быстро распутает дело о самоубийстве Витасика и тебе придется многое вспомнить на следствии.

XLVIII

Палицын, мастер коротких путей и убедительных слов, покончил с передачей Векшенских заводов. Стрехов остался во флигельке, где жил его кучер, до приискания пристанища. Его дом был заперт, опечатан и сдан под охрану садовника.

Лутонинский завод возобновил работу под прежней вывеской. Телеги получили оковку, оси втулки, колокол на башне не заунывно, а громко и призывно отбивал часы.

Шутемов запродал дом и переселился с семьей в Бишуево. Коковании взял его в приказчики по торговой части. Не бескорыстно, но — пожалел и поселил в пустующем нижнем этаже дома, как своих. Пусть Шутемовы не родня, но чем черт не шутит, деньги могут и породнить их. Пятьдесят годов, судя по Стрехову, не старость. И если Глебка мог припеть молодую лисичку, чем хуже он? Бороду можно укоротить и велеть портному омолодить одежу. А пока посочувствовать Эльзе с матерью и отправить их в променад, хоть на те же воды.

Змей и тех приручают. Люди податливее, особливо если они жадны. Надо только не торопясь, благословясь… Топор до своего дорубится…