Очарованная

В кустах послышался шорох и тяжелое дыхание через нос зверя. Через несколько секунд из-за деревьев на поляну выскочила лошадь.

— Дерьмо, — выругался Эдвард Данте, повернувшись лицом к мужчине. — Беги, Козима.

Я повернулась и побежала, стук копыт о землю позади меня напоминал барабан похоронной песни.

Сзади раздался крик, и огромный всплеск.

Я воспользовалась моментом, чтобы оглянуться через плечо и увидеть Данте, оседлавшего охотника на мелководье ручья, снова и снова бьющего своей огромной рукой по лицу свергнутого всадника. Лошадь беспокойно топала и ржала, хватая копытами воздух.

— Козима, беги! — крикнул Данте, когда на поляне появился еще один всадник.

Я снова повернулась лицом вперед и помчалась так быстро, как только могли мои ноги, обратно в густо сплетенные деревья.

Второго всадника это не остановило, он взял лошадь, перепрыгивая через упавшие бревна, виляя на крутых поворотах, пока я не почувствовала дыхание зверя за спиной и вибрацию его шагов по лесной подстилке.

Я так устала, и собиралась проиграть.

Руки вцепились мне в волосы сзади, а потом так сильно вырвали, что я взлетела в воздух и перелетела через седло.

Шлепки посыпались на мой зад, когда всадник завыл в ночи. — Снова там, где ты должна принадлежать кому-то.

Я вздрогнула от звука голоса Лэндона и изогнулась достаточно, чтобы перевернуться, ударив его ногой по плечу, и поводья выпали из его рук. Лошадь слегка взбрыкнула, и мы оба тяжело упали на корявую землю внизу.

Дыхание покинуло мое тело, когда моя голова ударилась о основание дерева, и боль взорвалась белыми осколками перед глазами.

Чья-то рука схватила меня за лодыжку и потащила по грязи. Я перевернулась на живот, цепляясь руками за мягкую почву.

И я закричала.

Я кричала и кричала, словно симфония ужасов, когда Лэндон рукой подтянул меня под себя и разорвал платье прямо посередине моего позвоночника. Он зашипел от удовольствия, увидев свои розовые следы от кнута на моей коже. Я боролась, брыкаясь и извиваясь, когда он брал каждую отметину между зубами и кусал, пробуя на вкус символы боли, которыми он заклеймил меня.

В моей руке была палка, острый, бледный конец которой тускло поблескивал в окутанной туманом лунной мгле. Всемогущим толчком я потянулась вперед, чтобы схватить его рукой, а затем с воинственным криком изогнула туловище.

Затем я врезалась веткой в ​​ближайший кусок плоти, который смогла найти.

Она пронзила щеку Лэндона.

Он взревел, скатываясь с меня и опускаясь на колени, его руки карабкались на мокрый от крови стебель, отчаянно пытаясь его вытащить.

А визг разорвал воздух надвое, и, взмахнув черными крыльями, с неба спустилась птица и протянула свой кинжалоподобный коготь к распростертому лицу Лэндона.

Я отползла назад, когда Лэндон закричал в агонии и попытался оттолкнуть сокола. В отчаянии я пыталась найти способ легко обойти его и вернуться в ночной лес.

Только темнота в деревьях позади Лэндона сдвинулась, ночь расступилась, как будто сам Аид прорвал завесу из подземного мира.

А еще был Александр, который спокойно, молчаливо, как дух, шел по усыпанной листьями траве.

В его руке что-то блеснуло, что-то красное мелькнуло в руке, серебристое внизу.

Нож с рубиновой рукоятью.

Я задохнулась, но Лэндон не услышал меня, когда хищная птица, наконец, отцепилась от тошнотворного мокрого скольжения и снова улетела в ночь. Освободившись от своего мучителя, Лэндон наконец выдернул палку из щеки с влажным хлопком и сплюнул окровавленную слюну на землю.

— Ты маленькая шлюха, я буду мучить тебя, пока ты не запоешь, как гребаная птица, — пообещал он мне.

Александр опустился на колени позади него, настолько выше, что даже так нависал над другим мужчиной. Нож плавно вонзился в его горло, другая рука крепко запуталась в волосах Лэндона, когда он оттянул голову назад и просунул шею в лезвие.

— Я единственный, кто причиняет ей боль, — заявил Александр, когда его сокол издал всемогущий визг первобытной победы откуда-то над нами.

А потом перерезал ему горло.

Я смотрела, как беспристрастный объектив камеры, как кровь, черная в темноте, проливалась шелковым саваном на лицо Лэндона. Он дернулся, пока Александр держал его, а через несколько мгновений его глаза закатились, затем закрылись, он был мертв.

Александр встал, поднял тело на руки и отошел в темноту, пока я не услышала тяжелый всплеск, который, должно быть, был тонувшим в ручье телом Лэндона. Мои уши напряглись при звуке его сапог по грязи, и я почувствовала такое огромное облегчение, когда он вернулся, что чуть не расплакалась. Я смотрела на свои грязные, изодранные колени, на свой голый торс, изрешеченный царапинами, и пыталась прийти в себя.

— Посмотри на меня, Козима, — приказал он тем приглушенным доминантным голосом, которому я не могла не подчиниться.

Меня пробрала дрожь, потому что я не слышала этот восхитительный, сладкий тон уже несколько недель.