Родители Рожэ думали об этом не раз. Не только юная пара, — казалось, и имения были созданы для того, чтобы соединиться. Однако, пока был жив Рауль Ривьер, отношения хотя и были добрососедскими, но холодноватыми и отчуждёнными. Презабавно было то, что Ривьер, который никогда не поступался своим свободолюбием, брал заказы на архитектурные работы в аристократических и реакционных кругах, из хитрости кадил им и (на сей раз без метафоры) хаживал к обедне, если было нужно для дела, чтобы обратить на себя внимание, за что и прослыл среди радикальных республиканцев, у себя в провинции, реакционером, даже клерикалом (что очень его потешало). А Бриссо были столпами радикализма. Все представители рода, принадлежавшего к судейскому сословию, — адвокаты и прокуроры, — кичились тем, что уже больше века род их — приверженец республики (и действительно, так оно и было во времена Первой Республики, но все они по забывчивости не упоминали, что их предок, бывший член Конвента, был награждён орденом Лилии, когда вернулись Бурбоны), верили в республику, как иные веруют в господа бога, и воображали, будто они — носители всех её традиций: положение обязывает! Поэтому-то Бриссо и считали своим долгом сурово порицать Рауля Ривьера и держались от него на расстоянии; такое отношение, впрочем, ничуть не огорчало Рауля, ибо он не ждал от них заказов. Но вот началось знаменитое дело Дрейфуса, и Ривьер — это было ясно для всех — очутился неожиданно для себя в прогрессивной партии. И мигом его обелили; поставили крест на прошлом; открыли в нём высокие общественные и республиканские качества, — он их в себе и не подозревал, но, вероятно, не преминул бы извлечь из них выгоду, если бы смерть не спутала все его планы.
На планах Бриссо это не отразилось. Эти убеждённые республиканцы, которые на протяжении целого века умело сочетали благоговейное отношение к своим принципам с благоговейным отношением к своим выгодам, были богаты и, разумеется, стремились стать ещё богаче. Было известно, что Ривьер оставил дочери изрядное состояние. Недурно было бы присоединить её бургундское имение к владениям Бриссо. Правда, единомышленники Бриссо отводят второстепенное место расчёту на богатство, хотя это — первое, что приходит им в голову: когда речь идёт о браке, утверждают они, прежде всего следует принимать в соображение, что представляет собой сама девушка. В данном случае девушка удовлетворяла всем требованиям. То, что было известно о ней, укрепляло Бриссо в их мнении: и её положительный характер, и то, что говорили о её преданности отцу. Изумительные способности, простота. Превосходно держится в обществе. Уравновешенна. Неглупа. Здорова. Правда, находили что-то неестественное в её занятиях в Сорбонне, в её исследованиях, диссертации. Но полагали, что просто образованная, скучающая девушка придумала себе такое развлечение и что всё это до первого ребёнка. Кстати, неплохо показать всем, что они, Бриссо, поклонники просвещения, даже просвещения женщин, лишь бы оно не было помехой. Аннета, слава богу, была бы не первой образованной женщиной в семье. Г-жа Бриссо, мать Рожэ, и его сестра, мадемуазель Адель, слыли — и отчасти справедливо — не только сердечными, но и умными женщинами, участвовали и в духовной и в деловой жизни мужчин Бриссо. Образование Аннеты служило порукой, что по крайней мере тут нечего опасаться веяний клерикализма, а это так важно! Вообще в новой семье её нежно опекали бы, и это оберегало бы её от всяких пагубных увлечений. Их дорогой девочке так легко будет слиться воедино с теми, чью фамилию она будет носить, — она осиротела и как же будет счастлива, когда попадёт под крылышко второй матери и сестры постарше, которые только одного и хотели: руководить ею. Ведь дамы Бриссо — а были они весьма наблюдательны — находили, что Аннета пресимпатична, благовоспитанна, мягка, вежлива, сдержанна, робка (по их мнению, это не являлось недостатком), чуть холодновата (а это уже было почти добродетелью).