Очарованная призраками

Гвен усмехнулась, но что-то в ее ухмылке было незнакомым. Неуверенность.

– Но это ведь не то же самое. – Моргана покачала головой.

– Нет, – призналась Гвен, и улыбка ее тут же потухла. – Но нам нужно покорить парочку миров, так ведь? Я буду управлять страной. Элейн поможет с этим Артуру… она ему нужна. А ты станешь Леди Озера после Нимуэ.

Она произнесла это так просто, но было в ее словах что-то почти запретное. Никто, даже Нимуэ, не живет вечно, и ее место займет Моргана – мы знали это наверняка. Ее ведь для этого и растили – желая передать этот титул. До меня доносились слухи, что сила Морганы даже более велика, чем сила Нимуэ.

Улыбка Морганы была тусклой.

– Кто бы мог подумать, что власть – для одиноких? – вздохнула она.

– Все, – ответила Гвен. – Не существует власти без одиночества, Моргана. Это нечестно, но это правда.

Между нами снова повисло молчание, но на этот раз – неуютное, похожее на ткань, царапающую кожу. Когда оно стало совсем невыносимым, я взяла Моргану под руку и положила голову ей на плечо.

– Не стоит беспокоиться об этом сейчас, – сказала я. – Мы здесь, мы вместе, и что бы ни принесло будущее… оно далеко.

Моргана глубоко выдохнула, а потом кивнула и взяла под руку Гвен.

– Далеко, – повторила она.

И вот мы здесь. Будущее наступило куда быстрее, чем мы думали, но мы все еще вместе. Я вспоминаю лицо Гвен, то, как холодно она на нас смотрела, словно мы – незнакомцы. В голове звучит ее голос, снова и снова.

«Не существует власти без одиночества».

Мне стоило поинтересоваться еще тогда, откуда ей это известно. Хотя в случае с Гвен… лучше уж оставить некоторые вопросы без ответа.

Но эта холодность… и то, как она смотрела на меня, как она отворачивалась от Артура, с каким превосходством говорила… Я никогда ее такой не видела.

Не думала, что стоило начинать беспокоиться о ней, еще когда мы разошлись и она отправилась в Лионесс. Это ведь Гвен – она может постоять за себя. С чего бы за нее беспокоиться?

Но теперь я беспокоюсь. И за нас, и за нее. Этой новой Гвен власть знакома не понаслышке, это понятно. Но и об одиночестве ей многое известно. И когда я это понимаю, в мое сердце будто вонзается игла.

30

Внутри лионесского замка еще более блекло, чем снаружи: окон немного, коридоры выложены темным камнем, железные подсвечники почти не разгоняют тьму. На стенах нет ничего – ни гобеленов, ни картин. Даже на полу нет ковров, и эхо наших шагов отдается в вышине, подобно грому, – мы вчетвером следуем за Гвиневрой.

Остальные остались у замка: присматривают за лошадьми, и за это я им благодарна. Несмотря на обстоятельства, мне нравится, что нас снова пятеро – не принц Артур и его окружение, а просто мы, те, кто жил вместе на Авалоне.

Иллюзия рассыпается, едва Гвиневра открывает рот.

– Не стоило вам приезжать, – произносит она, не оборачиваясь. – Это ошибка.

Она не обращается к кому-то конкретному, но кажется, что слова ее обращены к Артуру, и в бледном свете свечей я вижу, как он хмурится. А потом расправляет плечи.

– Я не мог не приехать, Гвен. – Голос его тихий и уверенный. – Даже без всякого испытания – я бы все равно приехал. Ты ведь меня знаешь… ты должна была это предвидеть.

Она отвечает не сразу.

– Я надеялась, что ошибаюсь. Лионесс… не место для тебя. Для всех вас.

– Но для тебя в самый раз? – спрашивает Ланселот.

Она пожимает плечами, но на нас не оглядывается.

– Это мой дом. Часть меня. От этого не сбежишь. Здесь мое место.

– А наше место – рядом с тобой. – Голос мой звучит куда увереннее, чем я себя ощущаю.

Холод в воздухе пробрал меня до костей. Такое чувство, что ни горячая ванна, ни куча одеял, ни костер не помогут его прогнать. Никто не поможет. Остается только уехать.

– Мы ведь команда, Гвен. Ты сама так говорила, – продолжаю я.

– И я говорила это всерьез, – она выделяет каждое слово. – Тогда. Но все изменилось. Я изменилась.

– О чем ты? – спрашивает Моргана.

Вместо ответа Гвен открывает дверь и пропускает нас внутрь.

В этом зале, как и во всем остальном замке, света мало: здесь висит единственная латунная люстра, которая выглядит так, словно ее не полировали долгие годы. Паутина свисает с нее, подобно тоскливым гирляндам. В зале могла бы поместиться вся наша делегация, но перед троном стоит только пять фигур. Да и трон больше похож на высокое кресло. Никакого великолепия, как в Камелоте: этот стул не золотой, а деревянный и грубый.

На нем сидит лысый мужчина лет под восемьдесят. Сгорбленный настолько, что я не вижу его лица. Но, когда мы подходим поближе, он поднимает голову, и у меня перехватывает дыхание.

Потому что это не человек – не совсем. Черты его лица вполне человеческие: у него два глаза, нос и рот. Руки и ноги тоже на первый взгляд обычные, но что-то в нем не так… и я не сразу понимаю, что именно.

Он выглядит так, как дети фейри могли бы нарисовать человека, если бы никогда его не ви-дели.