Очарованный (СИ)

Мужчину, которого мне сразу хотелось придушить за то, что он был так близко к ней, пока я не заметил его розово-фиолетовый костюм в тонкую полоску и соответствующий аскотский галстук.

И женщину, еще одна рыжую, правда, на этот раз более темную, с лицом, изрезанным резкими углами.

Сестры Козимы.

Сводные сестры.

Я задавался вопросом, знали ли они об этом, или Козима держала их в неведении.

Едва ли, решил я, потому что моя красавица не хотела бы, чтобы они страдали от боли, узнав об этом.

Сидящая моргнула, ее рот приоткрылся от восхищения, прежде чем ее лицо закрылось, как железные ставни, и она вскочила на ноги, обогнув кровать, чтобы скрыть мою жену от моего взгляда.

Мои кулаки сжались в тяжелые молоты по бокам.

— Вы ошиблись палатой, — сказала она мне, задрав нос.

Краткая вспышка восхищения сломила мою маниакальную решимость. Эта сестра должна была быть Еленой, женщиной, у которой больше ума, чем души, той, которая читала все, что попадалось под руку в трущобах Неаполя, и которая вела себя как принцесса, даже когда она была всего лишь нищенкой.

— Это палата Козимы Ломбарди, — тихо сказала мне другая сестра, Жизель.

Я посмотрел на нее сверху вниз, отметив ее изгибы и пятно оранжевой акриловой краски, оставшееся на ее правой руке. Это была сестра нежной привязанности и мечтательной наблюдательности, Франции и жемчуга, кружев и фантазии.

Я знал их меньше минуты, их даже не представили, но после многих лет наблюдения издалека, когда их личности были отмечены для меня в воспоминаниях Козимы, я почувствовал, будто они были моими сестрами.

В каком-то смысле они были ими.

— Возможно, вы ошиблись комнатой, — холодно сказал я им. — Это комната Козимы Дэвенпорт.

— Что? — Жизель вздохнула.

— Прошу прощения? — Елена рявкнула на меня.

Я поправил золотую запонку, украшенную моим гербом, и успокоился, зная, что такое же изображение было выжжено на ягодице моей жены.

— Женщина, которую вы пытаесь скрыть от меня, — лениво сказал я, — моя жена.

Бомба взорвалась, как в немом кино, в комнате было так тихо, что можно было услышать падение булавки, но реакция сестер была взрывной.

— Что?

Все тело Жизель наполнилось воздухом, она изо всех сил пыталась вдохнуть, а затем громко и болезненно выдохнула, словно ее проткнули.

— Прошу прощения?

Елена увидела картину предательства, когда ее лицо исказилось от шока.

Темная сторона моего сердца наслаждалась их реакцией. Я хотел, чтобы они знали правду, почувствовали ее так остро, чтобы она навсегда запечатлелась в их сердцах и умах.

Козима была моей, и я никогда не уставал демонстрировать свою собственность на самое ценное, что у меня есть.

— Кто ты? — Жизель дышала с благоговейным ужасом, как будто я был дьяволом.

Я был в восторге от ее страха, ставшего непобедимым благодаря моему законному праву находиться в этой комнате с Козимой.

— Ее муж, — сказал я им несколько избыточно, просто чтобы подкрепить свою точку зрения. — Ты можешь звать меня Александр, поскольку мы семья.

Они уставились на меня, когда я прошел мимо Жизель и схватил пустой стул, чтобы поставить его рядом с кроватью Козимы. Моя задница едва была на сиденье, когда я наклонился над ней, закрывая ее от остальных своей широкой спиной, чтобы у меня был этот полу-приватный момент, чтобы оплакивать ее состояние.

— Моя красавица. — Мой голос был тяжелым и влажным от печали, когда я смотрел на ее трагически красивое лицо, ее кожа была слишком бледной и слишком холодной под моими пальцами, когда я провел ими по ее изможденной щеке. — Моя спящая красавица, пора просыпаться.

Вид самого жизнерадостного человека, которого я знал, лежащего так неподвижно, так близко к смерти, зажег мое сердце, как кремень окаменел.

Сквозь потрескивающий рев моего горящего органа я услышал резкий голос:

— Козима не замужем.

— Замужем, — сухо сказал я, сосредотачиваясь на своей насмешке, а не на бедствии горя, которое шумело в моей груди. — Я был на церемонии.

— Она никогда бы не вышла замуж, не сказав нам об этом, — произнес тот же голос, жесткий и неловко переведенный на английский язык.

Я посмотрел через плечо на Елену, когда она встала и погрозила мне пальцем в лицо. — Вы какой-то урод-сталкер, который увидел ее в журналах и зациклился на ней. Уйдите!

Я уставился на нее, мрачно забавляясь тем, что она попыталась выдержать мой взгляд, в то время как я с тех пор, как был мальчиком, затмевал взглядом мужчин вдвое старше и могущественнее ее.

Козима посоветовала бы мне действовать осторожно и посочувствовать ее сестрам, которые явно были скорбящими, встревоженными и полностью сбитыми с толку прибытием предыдущего неизвестного мужа к их любимой сестре.

Мне было плевать на сочувствие.

Я хотел побыть наедине со своей женой. Мне хотелось погладить ее кожу, пока она не станет теплой и покрасневшей, разбудить ее своим доминирующим голосом, а затем поцеловать ее так глубоко, чтобы она смогла почувствовать на моем языке пепел моего выпотрошенного сердца и познать ужас моего отчаяния.