Очарованный (СИ)

Тогда я хотел оставить Риддика у дверей, а других мужчин у входа в больницу, и отправиться на поиски мертвеца, посмевшего прикоснуться к моей красавице. Я знал, что Ноэль, должно быть, стоял за этим приказом, учитывая его шепотом произнесенное признание в Перл-Холле, но мне нужен был человек, стоящий за пистолетом.

Только тогда, после того, как мои руки будут в крови — мокрые, теплые и правильные — я смогу, черт возьми, задуматься об эгоистичных, раздражительных чувствах других женщин Ломбарди.

— На вашем месте я бы уже прощался, — холодно предложил я, снова повернувшись к ним спиной и протянув руку Козимык себе. — Часы посещений закончились, и я единственный, кому была предоставлена возможность остаться с ней на ночь.

— Да ты просто исчадье ада, — огрызнулась Елена. — Откуда мне знать, что ты тот, за кого себя выдаешь?

— Он ее муж.

Мои плечи непроизвольно напряглись при звуке смешанного европейского акцента моего брата. Я не повернулся к нему лицом, надеясь, как и в детстве, что, если я проигнорирую своего младшего брата, он уйдет.

— Они поженились два года назад в Англии, — объяснил Данте, возможно, намеренно вводя их в заблуждение, чтобы они подумали, что она встретила меня совсем недавно, а не так, как на самом деле. — Если вы надавите на него, я уверен, он покажет вам свидетельство о браке.

Возникла нестройная, отрывистая пауза, похожая на фальшивую ноту.

— Что, черт возьми, происходит? — Елена потребовала еще раз. Я начал понимать, почему Жизель находила такой чертовски раздражающей свою старшую сестру. — Сначала ты, а теперь этот маньяк, утверждающий, что он ее муж?

— Останавитесь.

Поначалу он был таким мягким и таким хриплым, что мы все подумали, что это просто скрежет ветра, взъерошивающего дешевые шторы в открытом окне, или сдвиг рукава моего костюма, задевающего грубые простыни.

Но это была она.

Козима.

Сладкий голос моей жены похож на пение чертовых ангелов.

С сердцем колотящимся и опухшим в горле, я наклонил голову, чтобы посмотреть в золотые глаза, которые, как я знал, встретятся с моими.

Хотя я был готов к удару, это зрелище потрясло меня до глубины души.

Эти огромные радужки были центром моей вселенной, двумя солнцами, вокруг которых я хотел провести остаток своей жизни. Я осмотрел густые черные веерные ресницы и глубокие синяки на верхней части щек. Как мог такой сломленный человек быть таким чертовски великолепным?

— Козима! — Жизель рыдала, наклоняясь вперед, чтобы схватить сестру за ногу, в то время как Елена подошла и молча взяла ее другую свободную руку.

— Bambina, — прохрипела Козима, щурясь от боли в голове и яркого, отвратительного искусственного света. — Воды.

Прежде чем кто-либо успел отреагировать, я нежно скользнул рукой под ее шею, чтобы помочь ей поднять голову, и прижал край маленькой чашки к ее губам.

— Ещё немного, моя красавица. Ты же не хочешь навредить себе.

Я смутно заметил в комнате другого странного мужчину, который заявил, что пойдет искать доктора. Я был благодарен, что кто-то об этом подумал. Я почувствовал такое же сотрясение мозга, как и женщина на больничной койке, потрясенный, когда увидел, как она вышла из комы.

Рядом со мной Елена вибрировала от облегчения и сохраняющейся тревоги.

— Ты напугала меня до чертиков. Ты напугала меня, Козима. Что бы мы делали без тебя? — взмолилась она голосом маленькой девочки.

Казалось неуместным слышать слова женщины, которая, как я знал, собиралась стать самым молодым партнером в истории своей престижной юридической фирмы.

— Ты бы выжила, — спокойно ответила Козима, но ее глаза были обращены на меня и были наполнены безумными, испуганными вопросами.

Что ты здесь делаешь? Почему я чувствую, как будто смерть побывала на пороге? Кто сделал это со мной?

Только ее рот выдал степень ее облегчения. Чем дольше она смотрела на меня, тем мягче он становился, скручиваясь по краям, как горящая бумага, а воздух между нами нагревался страстью.

Елена все еще говорила эгоистичную чепуху. Я решил дать ей еще тридцать секунд, прежде чем выгнать ее.

— Ты выживешь, — поправила Козима, намекая на тугое напряжение между двумя ее сестрами, которое пронизывало воздух еще до моего прибытия.

— Всем нужно уйти, — потребовал я.

Тридцати чертовых секунд было более чем достаточно.

Я был чертов святым, позволив им дышать тем же воздухом, что и Козима, прямо сейчас, когда каждый инстинкт моего тела говорил мне запереть ее в башне и охранять ее там, как какого-то злобного монстра, от всех и вся, что могло бы попытаться причинить ей вред.

Даже если это был эмоциональный вред, который ее сестры непреднамеренно причиняли.

Козиме больше никогда не придется сталкиваться с семейной драмой, не говоря уже о том самом моменте, когда она очнулась от гребаной комы.

— Нам не нужно ни черта делать, — отрезала Елена.

И по сути закрепила мою вечную неприязнь.