Очаруй меня

Харриет принялась открывать сундуки и носить груды одежды к красивому резному бюро. Брук задалась вопросом, распаковала ли мать в жизни хотя бы один сундук? Она неохотно встала, чтобы помочь.

Слишком много всего случилось в этот день. Сколько она узнала! Узнала причины притворного безразличия матери. Поняла степень ненависти Анны Вулф. Увидела, с каким облегчением избавился от нее Доминик, хотя это стоило ему угольных шахт! Возможно, как только Брук вышла из комнаты, он поблагодарил мать, сделавшую то, о чем он и не подумал. Подкупившую регента, чтобы тот отступился. Почему он не догадался до этого сам? Или догадался?

– Зачем тебе нужна эта старая безделушка? – спросила Харриет, одним легким движением руки развернув веер, и улыбнулась, когда из него выпала бумажка. – Прячешь любовные письма?

– Нет, это не мой веер. Он принадлежал Элоизе Вулф, – удивленно протянула Брук. – Мне следовало бы вернуть его Доминику.

– Бедная девочка, – вздохнула Харриет, поднимая бумажку и кладя ее вместе с веером на туалетный столик. – Нужно рассказать Томасу о том, что ты открыла мне прошлой ночью. Пусть я люблю сына, потому что он мой сын, но мне не нравится, каким он стал, и к тому же он замышляет убийство…

– Не говори ничего, – перебила Брук и с трудом выдавила: – Я была очень зла, когда сказала это. Я рассердилась, потому что Роберт отдал мне пузырек. Я только предположила, что это яд, хотя он все отрицал, и даже не проверила, и сразу выбросила, поэтому не знаю точно, что там было. Если его лишат наследства, я и слезинки не пролью, но его нельзя обвинить в чем-то худшем, чем совращение невинных девушек, а об этом отец уже знает. Очевидно, Роберт перестал этим заниматься после предупреждения Томаса. Кроме того, Доминик подпишет обещание оставить его в покое. Так что всему этому положен конец.

– Я все равно на всякий случай буду за ним следить. Не впервые приходится это делать.

Глава 50

Они съели вместе обед, а потом и ужин. Брук начинала думать, что Харриет не оставит ее одну в этот день. Впрочем, она не возражала. Она давно привыкла к непрестанной болтовне матери, но сегодня эта болтовня не казалась ей такой нервной, как она помнила с детства. Сегодня Харриет просто пыталась отвлечь Брук от мыслей о Доминике. И у нее неплохо получалось.

– Твой отец хотел бы поговорить с тобой, произнести что-то вроде официальной речи, ведь у тебя начинается сезон.

– Предпочла бы этого избежать.

– Не сегодня, конечно, – согласилась Харриет. – Я объяснила, что ты расстроена. Ему не слишком это понравилось. Но может, как-нибудь на этой неделе? Иначе он спустится вниз, чтобы посмотреть, кого ты принимаешь.

– Я никого не принимаю.

– Станешь принимать. Я ответила согласием на все полученные мной приглашения, а их будет еще больше после того, как все узнают, что теперь ты дебютантка.

– Не усердствуй, – предупредила Алфрида. – Ей нужно время, чтобы свыкнуться с тем фактом, что волк позволил ей уйти.

– Вздор, – отмахнулась Харриет. – Ей следует отвлечься, чтобы у нее не оставалось времени думать об этом…

– Дайте ему неделю, и он будет отираться у твоей двери, – перебила Алфрида.

Она дала ему две недели, две очень насыщенные недели. Но не видела Доминика ни на одном балу, куда возила ее Харриет, и наконец, узнала причину от его друга Арчера. Оказалось, что он вернулся в Россдейл почти сразу же после… после того, как помолвка была разорвана. Его отъезд из Лондона и очевидный отказ от нее еще больше опечалил Брук. Ей тоже хотелось бы оказаться в Россдейле. У нее сохранилось столько прекрасных воспоминаний о пребывании в этой дикой, прекрасной северной земле. Она с такой радостью узнавала Доминика, мчалась на Ребел по пустошам, общалась со Сторм! Сколько раз может разбиться одно сердце?

Но мать делала все, чтобы заставить дочь забыть. Брук была окружена поклонниками, и они уж точно осаждали ее дверь. Она действительно имела такой успех, как предсказывала Харриет.

И вот уже целую неделю ей удавалось избегать беседы с отцом. Она проходила на цыпочках мимо его двери, – почему она всегда открыта? – или пробегала, когда слышала, что он говорит со слугой. Но наконец однажды он выкрикнул ее имя, вынудив войти в комнату.

Томас все еще не оправился после поездки в Лондон, а Брук не собиралась лечить его больные суставы, удерживавшие его в постели, особенно сейчас, зная, как не любит его мать. Когда она предложила помочь отцу, мать покачала головой и спросила:

– Ты же не хочешь, чтобы он спустился вниз и распугал твоих поклонников?

Может, она и хотела. Потому что поклонники ее не интересовали.

– У тебя есть уже какие-то имена? – требовательно спросил Томас, когда она подошла к его кровати.

– Имена?

– Твоя мать заверила, что если предоставить это тебе, ты сделаешь лучшую партию, чем та, о которой смогу договориться я. Так расскажи, кого ты считаешь своим возможным мужем, и не медли, потому что мне не терпится это услышать.