Очень хотелось солнца

Сколько все это продолжалось, сказать трудно – в какой-то момент нервы мои, до предела напряженные всей этой ситуацией, потребовали хоть какой-то передышки, я отошел немного в сторону и подставил разгоряченное лицо блаженно-леденящим пуховым хлопьям, сыпавшимся и сыпавшимся из огромного ватного одеяла неба.

– Слушайте, а который час? – Голос Нелли глухо и слабо звенел в тишине падающего снега. – Мы Новый год не пропустим?

– Тридцать пять двенадцатого, – бесстрастно констатировал Вадим.

– Встречаем здесь? – Егор по-прежнему растроганно улыбался, наблюдая, как Фанни в очередной раз сбила с ног Любку и встала над ней, не давая подняться.

– Да нет, хотелось бы как-то… по-человечески, – сказала Нелли. – Пошли?

– Уже тогда не пошли, – отозвался Егор, расправляя сложенный в руках поводок. – Уже тогда побежали! Фанни! Фанни, ко мне! Любка, пошли, Новый год пропустим!

Вадим с Нелли под руку уже подходили к краю пустыря, к домам, когда Фанни наконец дала надеть на себя поводок. Любку же никак невозможно было уговорить встать: раскинув руки и ноги звездочкой, она растянулась на снежном покрывале, глядя в небо, и все попытки ее поднять, отряхнуть были тщетны. Пашу она упорно роняла в снег рядом с собой, а Егора отчаянно пинала ногами.

– Ну и валяйся тут, чертова кукла, кобыла своенравная, необъезженная, – в очередной раз отплевываясь от снега, пробурчал Паша. – Вы тут как хотите, пасите ее до утра, что ли, а я замерз. И водка кончилась. Я пошел.

И, яростно загребая ногами снег, он направился вслед за уже повернувшими за первый дом Нелли и Вадимом.

Я подался за ним, чувствуя, что тут точно лишний.

В результате, когда я подошел к подъезду, было уже без пяти двенадцать. Не было только Егора с Фанни и Любки. Но, похоже, никто их ждать и не собирался: Нелли открыла дверь, мы втянулись в подъезд, вызвали лифт.

– Ну вот что, – обстоятельный Вадим снова наморщил свой немаленький лоб. – Держите!

И снова на свет появились пластиковые стаканчики, откуда-то вынырнула бутылка шампанского, которую Вадим довольно ловко стал открывать.

Тут на каком-то этаже открылась дверь, раздался громовой хохот многих голосов и первый удар курантов – телевизор, судя по всему, работал на полную мощь.

С тихим чпоканьем Вадим извлек пробку, из горлышка пошел легкий дымок, в этот момент раскрылись двери лифта, и мы, на ходу наливая шампанское, шагнули в тесную кабину. И уже в последний момент, когда двери стали закрываться, кто-то вставил ногу, створки дернулись и открылись вновь. Вдавливая нас всех в стены, в лифт влетела сперва – в снегу, какая-то вся надутая, раскрасневшаяся – Любка, а за ней, втащив упирающуюся собаку, втиснулся Егор.

Места в лифте для такой большой компании было очень мало, и Любка, чуть поискав глазами и найдя Пашу, вдруг прижалась к нему всем телом, жарко и громко прошептав:

– Ты же помнишь, я попала тебе прямо в сердце!

А куранты мерно отбивали удар за ударом, и с последним, двенадцатым, на ходу глотнув шампанского, мы вывалились из лифта у двери.

– Такого Нового года у меня еще не было, – тихо засмеялась Нелли.

– Да, пожалуй, – отозвался я, ошеломленный необычностью и стремительностью, с которыми оказался в первом января.

Егор ковырнул дверь ключом.

– Теперь уже можно не торопиться. Встретили… Каким же он будет у всех у нас, если, пока били куранты, мы все еще были в лифте?

– Как встретишь Новый год, так тебе и надо! – заявила Любка и первой шагнула в квартиру…

В ближайшие два часа обстановка существенно разрядилась. Во-первых, все подмерзли и подмокли, причем на Любке было совершенно сырым не только пальто, но и кофточка и юбка. Все это пришлось развесить на батарею, а Нелли дала ей свою большую и просторную майку и какие-то зеленые бриджи, отчего у Любки совсем испортилось настроение. Она забралась с ногами в то же кресло, в котором сидела до прогулки, свернулась калачиком, кротко прислонившись головой к спине пристроившегося, как и прежде, на ручке, Паши с гитарой и, занавесив лицо волосами, на время притихла, изредка только недобро посверкивая глазами.

Во-вторых, в «рождественских сапожках» для каждого нашлись подарки. Паша вынул из своего какие-то особенные струны для гитары и, восхищенный, долго не мог успокоиться. Он сразу снял старые и долго, причмокивая и кивая сам себе головой, устанавливал новые, в чем ему старательно помогала Любка. Новые струны долго с наслаждением тренькали – музыкант, припав ухом к инструменту, настраивал его. А настроив, немедленно, под всеобщие аплодисменты, исполнил какую-то сложнейшую вещь, раскрасневшись и восхищенно выкрикивая:

– Слышите! Это же совсем другое дело! Это же совсем теперь по-другому звучит!

Я вынул из сапожка диск с тем самым фильмом, который так неожиданно вызвал мою ночную откровенность с Егором.

– Спасибо!

– Не за что, – пожал плечами Егор. – Он же вам тогда так понравился…

Для Нелли в ее «сапожке» нашлись духи, Егор получил новый телефон, большой Вадим был одарен хорошим мужским одеколоном.