Очень хотелось солнца

Мы помолчали, оба понимая, что сцена с девушкой не осталась мною незамеченной.

– Бывает хуже, но реже, – не совсем ловко пошутил он. – Ну так мы вас ждем в пятницу?

Упоминание «мы» после всего увиденного меня несколько покоробило. Что это? Прекрасное самообладание? Или какая-то доселе мне неведомая форма бесстыдства?

– Так договорились же, – не зная, куда девать глаза, пробормотал я.

Егор, как ни в чем не бывало, еще раз протянул мне руку прощаться.

– Тогда счастли́во. Неля заждалась, наверное.

И, уверенно ступая чуть косолапящими ногами, зашагал на противоположную сторону.

Подошел мой поезд, я сел, прикрыл глаза. Первым порывом моим было отказаться от пятничного визита под каким-нибудь благовидным предлогом. Теплый мир, очарование этого милого дома рассыпа́лось во мне, и никакими усилиями не получалось его собрать обратно. Более того. Если в предшествующих событиях я каким-то образом мог придумать оправдание обоим и всему происходящему в целом (слабенькое, неубедительное, но все же!), если можно было бы еще сомневаться, видел ли Егор меня тогда в троллейбусе на Тверской или не видел, то сейчас никаких сомнений быть не могло: мы оба точно знали, что все видел и понял. Однако было впечатление, что бо́льшую неловкость испытал я, хотя в моем понимании все должно было бы быть наоборот.

Мой визит в пятницу после этого делал меня как бы соучастником лжи: если раньше Нелли ничего не подозревала и это было только их с Егором дело, то теперь… Теперь она ничего не будет подозревать и при моем «деликатном умалчивании».

Впрочем… Впрочем, и достаточно долгое наличие в жизни этой странной семьи покойного Сергея Ивановича уже вовлекло меня в некий неприятный круг умолчания. Глядя на ситуацию глазами Егора, я не мог не обижаться за него и не испытывать некоего негатива к Нелли по поводу ее возможного обмана. Конечно же, менее всего я собирался «открывать ему глаза» на некую странность взаимоотношений Нелли и Сергея Ивановича, но… но все же никак не мог решить про себя: ну в самом деле, не мог же он быть так наивен? Если все происходящее было очевидно мне, то неужели оно не было очевидно ему? И как тогда они вместе с этим пониманием живут?

Гадостный осадок от всех этих размышлений окончательно отравил вечер, я бестолково слонялся по квартире, принимался и бросал читать и так, засыпая, и не решил, поеду ли в пятницу в такой еще вчера манящий к себе дом. Раздражение на себя, на всю эту ситуацию не отпустило меня и с утра. И вообще, все дни до пятницы я пребывал в каком-то внутреннем напряжении: то изобретал приличные поводы позвонить и отказаться, то уговаривал себя, что в конечном итоге совершенно не обязан разбираться в их семейных «скелетах в шкафах», думать о них, мучиться ими… И ловил себя на желании сделать вид, что вообще ничего не знаю и знать не хочу, а хочу просто приехать и отдохнуть от своих неурядиц в приятной для меня, лечащей издерганные нервы атмосфере.

И – о, человеческая натура! Победил мой эгоизм. Я не нашел в себе сил снять телефонную трубку и сказать, что занят, уезжаю или – что было бы самым правильным – честно поведать, почему не хочу ехать ни в эту пятницу, ни вообще, как того требовала моя «прямая» натура. И в этом отчаянном раздрае с самим собой, который нарастал по мере приближения пятницы, все же отправился к ним в назначенное время, изо всех сил обманывая себя тем, что все происходит как бы как всегда.

С дороги, исполняя сложившийся за этот год ритуал, позвонил.

– Неллечка, я еду к вам, нужно что-нибудь купить?

– Не знаю, Вадим Петрович! – так привычно, словно не было всех моих сомнений и волнений, словно совсем ничего не происходило, звенел в трубке тихий напевный голосок Нелли. – Егора еще нет, не у кого спросить. Так что просто приезжайте, и все.

Но я все же купил бутылку вина – меня не было в этом доме почти полтора месяца, и «приличествовало» как-то отметить мое возвращение. И, уже свернув во двор, спросил сам себя: а может быть, мои волнения и сомнения – глупость, придуманная мной самим? Может быть, и впрямь ничего не происходит, а я зачем-то накручиваю сложности там, где их просто не существует? Ведь в жизни Егора и Нелли вообще ничего не менялось. Ничто не свидетельствовало о каком-либо их беспокойстве по поводу тех «открытий», из-за которых так мучился я. И, взявшись за ручку двери подъезда, вдруг подумал, что так ведь недолго и свихнуться: реальность перед моими глазами расслаивалась, раздваивалась, ее целостность разъезжалась, явные причины больше не порождали логичных следствий, и я… вдруг понял, что просто не знаю, как существовать в этой реальности, где иллюзия и правда так прочно перепутаны, переплетены, что их уже просто невозможно разъять.

– А-а-а! Вы к нам! Как это хорошо! А мы чуть-чуть не успели к вашему приходу! – раздался за моей спиной трубный глас Егора, и в тот же момент лапы Фанни впечатались в мою спину.

Я обернулся, но поздороваться с Егором не успел: Фанни, вытянувшись во весь свой рост, кинув лапы мне на плечи, жарко лизала мое лицо, постанывая от восторга.