Очень хотелось солнца

– Вот вам «Колдрекс», я туда еще меду бухнул для верности. Выпейте и спите дальше, – протянул он дымящуюся чашку, вернувшись в комнату. – Еще рано, Нелька и Фанни тоже спят…

– А ты чего же?

– Работа горит… Надо доделать к понедельнику.

– А… Ну, может, не буду тогда мешать, соберусь потихоньку.

– Да вы и не мешаете. К тому же куда вы после «Колдрекса» с медом на улицу? Выпейте, поспите еще… А я, если не сильно раздражает, еще постучу.

– Бог с тобой. Конечно, работай.

Я не спеша прихлебывал дымящуюся жидкость, она растекалась по жилам жаркими ручейками, глаза сами собой стали закрываться, и я, едва успев допить и поставить чашку на пол, снова заснул…

Болезнь меня тогда все же настигла, никакой «Колдрекс», конечно же, не помог. Капитальнейший грипп трепал меня почитай две недели, я валялся дома, плавая в жару или трясясь от озноба, страдая от какой-то очень сильной в этот раз ломоты в костях и диких головных болей.

Сын, помимо всех антибиотиков, которые кучей, как и положено, прописала мне наша районная старушка, приволок откуда-то (по ее же рекомендациям, данным как бы не от имени врача, а так – в частном порядке, в рамках долгого нашего с ней знакомства) малины, липы, меду и прочих народных средств. И я все это пил, перемежая горстями таблеток, а грипп упорно не хотел меня отпускать. Я проваливался в липкую, потливую тьму и снова, с трудом ловя сознание, выныривал из нее, автоматически тащился на кухню ставить чайник, чтобы заварить себе очередную порцию снадобий, и, наверное, как-то выключал его, и только одному богу известно, как не сжег этот проклятый чайник, ибо мне совершенно было не до моего вечного страха, что забуду его на огне. Просто все равно, сгорит он или нет. Мне вообще все было все равно – от головной боли не мог даже читать и словно впал в летаргию; жизнь сузилась до предела – от койки к термосу, стоявшему на кухне, и обратно, от сна к тяжелому пробуждению и снова впадению в чугунный сон.

Кажется, звонил Егор, но я плохо помню наш с ним разговор – было не до кино.

Когда очнулся – на улице, словно праздничный храм, стоял октябрь. Уже совсем остывающее, но трижды яркое от отсветов всевозможных оттенков желтого солнце заливало улицы. Еще слабый, а потому, наверное, излишне сентиментальный, я, впервые спустившись из своего двухнедельного квартирного заточения на улицу, вышел из подъезда и тут же опустился на лавочку: от чистого, промытого, какого-то остро-свежего воздуха закружилась голова. Сидел и смотрел на высоченное, яркое-яркое, нереально голубого цвета небо, на огромную березу, росшую у дома, трепещущую каждым листиком еще не растерянного парчового от пробивающих листву косых тонких солнечных лучей убора, и не мог оторвать от нее взгляда. Бьющие в глаза яркие краски жизни зачаровывали. После тяжелого морока болезни каждый серый клочок асфальта, каждая капля от холодной утренней октябрьской росы, радужно бликующая почище бриллианта, каждая, уже подсыхающая от ночных подморозок травинка казались мне чудом. Я вдыхал и вдыхал прогорклый, вкусно сдобренный дымком от сжигаемых где-то листьев воздух, и мне действительно хотелось буквально остановить мгновение, запомнить, сохранить в себе это ни с чем не сравнимое ощущение чистоты и свежести, которыми был наполнен город. Хотелось ни о чем не думать и ни о чем не заботиться, а любоваться и любоваться этим торжественным великолепием подступающего умирания.

Но не думать и не заботиться в нашей жизни невозможно. Нужно зарабатывать, общаться. И вскоре я, постепенно набирая прежний темп, уже несся из одного корпуса института в другой, от очников к заочникам, до одури просиживая ночи над обязательными статьями и текстами докладов к симпозиумам, и даже умудрился смотаться в две командировки на положенные для поддержания моего статуса плановые конференции. Телефон разрывался, не хватало часов в сутках, я догонял и наверстывал упущенное за время болезни, уже, конечно же, не замечая ни октября, ни неба, ни березы перед домом.

В один из вечеров в начале рабочей недели, как-то особенно устав – да и поздновато уже было после последней важной встречи! – я дремал в вагоне метро. Автоматически выныривая из сна при объявлении станции и убедившись, что еще не моя, снова придремывая, я, в очередной раз открыв глаза, увидел рядом с собой улыбающегося Егора.

– Добрый вечер, Вадим Петрович!

– Егор?! Какими судьбами?

Ветка метро была совсем не его.

Сон как рукой сняло. Я был ему рад.

– Да вот, сижу, жду, когда вы проснетесь – неудобно было вас будить. – Егор по обыкновению широко улыбался, протянул мне руку, уверенно и крепко пожал мою. – Вы про нас с Нелей совсем забыли?

– Да что ты! Я просто болел, ты же знаешь.

– Витек говорил, тут надысь виделся с ним на одном мероприятии.

Егор, прищурившись, смотрел в свое отражение в темном окне мчащегося по тоннелю поезда.

– Очухаться не успел – две командировки одна за другой, – я с удивлением обнаружил, что почему-то оправдываюсь.

– Тоже знаю, Витек тоже говорил.

– Ну вот… Вы-то как? Как Нелли, как Фанни поживает?