Очень хотелось солнца

– Фанни! Ты же перепачкаешь Вадима Петровича, – изо всех сил натянул поводок Егор.

Но Фанни снова рванулась ко мне и мощью своего восторга чуть не сшибла с ног.

– Фанни! – рявкнул Егор.

Собака виновато затрясла шариком хвоста, присела, но чувств у нее было так много, что, взвизгнув, она снова рванулась ко мне.

– Понятно. Так мы в подъезд долго не войдем! – Егор с усилием оттащил собаку и скомандовал: – Вадим Петрович, заходите, я пережду и поднимусь за вами. Иначе она не успокоится.

И я покорно вошел, слыша за спиной стоны и всхлипы рвущейся с поводка Фанни.

– Вадим Петрович, скидывайте скорее куртку, я почищу! – Открывшая мне Нелли все сразу поняла. – Это вас Фанни так встретила?

– Фанни! Стой, блин! Сумасшедшая собака!

Егор не вошел, а буквально въехал в не закрытую мной дверь, и в маленькой прихожей образовалась толчея, суета, никто не мог разобраться, куда ему шагнуть и как увернуться от безумного восторга собаки, всем своим телом прыгающей то на меня, то на Егора, то на Нелли.

Эта кутерьма облегчила мне первые минуты нашей общей встречи, сгладив необходимость что-то говорить и как-то смотреть в глаза обоим. Ибо ощущение того, что я являюсь соучастником чего-то не слишком благовидного, постыдного, неправильного меня не покидала.

А дальше… Дальше все пошло само собой. Нелли унесла мою куртку в ванную, Егор, нырнув в тапочки, рванул на кухню, а я напором Фанни был вытеснен в гостиную, повален на диван и облизан со всех сторон.

– Нелли, там в прихожей на полу пакет, в нем бутылка вина, забери, пожалуйста! – только и успел крикнуть я.

Все было как всегда: кофе, который мне, учитывая, что Фанни категорически не желала меня никуда отпускать, принесли в гостиную, вкуснейший ужин, полумрак уюта и тепла, светящаяся плазма, какое-то кино… Всегдашняя, привычная, без лишних сантиментов, но все равно нежная забота Егора о Нелли («ты не забыла, там в холодильнике твой любимый фруктовый кисель», «я купил тебе, как ты просила, этот шампунь»), ее царственное спокойствие и неземная отстраненность, с которой она ее принимала… Впрочем, и она не оставалась в долгу: «тебе звонил такой-то», «ты не забыл, что хотел…», «я нашла те диски, которые ты искал», «к понедельнику я закончу делать то, что ты просил…».

Все было как всегда, понимаете? Словно и не существовало того, что я чувствовал, знал и понимал! Словно не бились под гладью этого теплого спокойного озера бурные холодные ключи!

Мне были тут неподдельно рады! И так же, казалось, неподдельно теплы, ровны и нежны друг с другом, и я… Я в конечном итоге сдался, отогреваясь в этой атмосфере, понимая, отдавая себе отчет в том, что готов и хочу обманываться. И совсем не хочу думать, что под всем этим теплом и радушием существует какая-то вторая, неприятная жизнь, в которую я волей обстоятельств зачем-то посвящен. Мы снова пили хорошее вино, я рассказывал о своих командировках, Егор довольно остроумно их комментировал, Нелли тихонько смеялась, Фанни, плотно привалившись ко мне на диване, сладко вздыхала и время от времени, охваченная внезапно налетающим на нее порывом нежности, лизала мне лицо или руки.

И снова далеко-далеко за полночь я растянулся на знакомом диване, блаженно закрыл глаза и, поглаживая не ушедшую спать к хозяевам собаку, провалился в спокойный глубокий сон.

Опять я стал считать дни недели до пятницы или субботы, еженедельно разрешая себе этот праздник совершенно безответственного, расслабляющего и приносящего отдых душевного покоя, глубоко-глубоко внутри себя затоптав, заглушив неловкость от ощущения соучастия в чем-то неблаговидном, постыдном. В какой-то момент я решил, что смерть Сергея Ивановича и сцена на пустой вечерней станции метро наконец покончили с тем, что нависало над этой милой семьей и что так мешало мне принимать идиллию, царившую в этой квартире, за чистую монету.