Очень краткая история жизни на Земле: 4,6 миллиарда лет в 12 лаконичных главах

Главным компонентом этого адского варева стал углекислый газ, которого было выброшено столько, что из-за парникового эффекта средняя температура на поверхности планеты поднялась на несколько градусов. Многие районы Пангеи, и до этого задыхавшиеся от недостатка кислорода и изнуренные палящим зноем, стали совершенно безжизненны.

Произошедшее с окаймлявшими океан Тетис рифами нельзя назвать иначе, чем «катастрофа». Светолюбивые водоросли-симбионты желеобразных полипов, слагающих коралловые рифы, крайне чувствительны к температуре. С ростом температуры они покинули своих хозяев, обрекая их на быструю гибель[136]. Поблеклые мертвые кораллы разваливались на куски. Изменение уровня моря к этому моменту уже стало причиной угасания табулят и ругоз – коралловых полипов, многие миллионы лет бывших основой рифовых экосистем, и Сибирское извержение стало последней каплей[137]. Без кораллов быстро погибли и все обитатели рифов.

Но и это еще не все. Вулканы опалили небо. Извержение забросило высоко в атмосферу миллионы тонн диоксида серы, который в холоде верхних слоев конденсировался в крошечные капельки. Из оседавшего на них водяного пара собирались плотные облака, отражавшие обратно в космос солнечные лучи. В результате температура на поверхности пусть ненадолго, но падала. Пекло сменялось леденящей стужей. Проливаясь с дождями, диоксид серы превращался в сернистую кислоту, которая сметала с лица земли любую растительность, выщелачивала почву и сжигала лесные деревья до почерневших пней. Кошмар усугублялся добавлением соляной и даже плавиковой кислот. Хлористый водород к тому же, прежде чем быть смытым из атмосферы дождями, разрушал озоновый слой, открывая дорогу на поверхность губительному ультрафиолету.

Морской планктон и наземные растения обычно быстро справляются с излишками углекислоты. Но вся растительная жизнь была в упадке, поэтому углекислый газ тоже вымывался дождями, усугубляя выветривание горных пород.

Плодородный слой почвы, не удерживаемый больше корнями растений, был смыт дождями – остались лишь голые камни. Море превратилось в густой «суп», мутный не только от взвеси почвы и мелких обломков, но и от тел животных и растений, запекшихся в этой огненно-кислотной геенне. Гнилостные бактерии набросились на это изобилие плоти, тратя и без того драгоценный кислород. Трупному цветению ядовитых водорослей нашлось много работы, но и этим созданиям не довелось пережить происходившее. Бурлящая кислота, в которую превратилась морская вода, растворяла любые раковины любых обитателей океанов. Даже те, кто выжил в мрачных застойных водах, не смогли перенести метаморфозы, произошедшей с их минерализованными скелетами, которые стали тонкими и хрупкими.

А беды не кончались. Извержение нарушило покой залежей гидратов метана в слоях льда под дном в районе Северного Ледовитого океана. Море взбурлило, с ревом выбрасывая на сотни метров вверх облака метановой пены. Метан – гораздо более сильный парниковый газ, чем даже углекислота. Парниковый эффект набирал обороты. Мир варился.

И в довершение инфернальной картины извержения каждые несколько тысяч лет выстреливали в атмосферу столбы ртутных испарений[138], отравляя всех, кто еще не задохнулся, не сгорел, не сварился, не зажарился и не растворился.

В результате катастрофы из каждых двадцати морских видов животных погибло девятнадцать, из каждых десяти наземных – семь и больше. Многие из них не оставили потомков или хотя бы родственных видов.

Например, погибли последние трилобиты. Эти деловитые создания, похожие на мокриц, бродили по морскому дну и проплывали над ним с раннего кембрия. К моменту катастрофы их закат длился уже многие миллионы лет, и к пермскому периоду уже осталось мало трилобитов, поэтому их финальный аккорд тихо прозвучал в минорной тональности.

Так же случилось и с бластоидеями – группой стебельчатых иглокожих. Между кембрием и пермью жило двадцать групп иглокожих, и бластоидеи были среди последних сохранившихся к перми. Нынешние иглокожие стали настолько привычны, что любой купающийся воспринимает их как должное. До наших дней дожили пять групп иглокожих: морские звезды, офиуры, морские лилии, морские огурцы, или голотурии, и морские ежи.

Однако их с легкостью могло бы быть четыре – если бы не всего два вида в одном роде морских ежей, которые пережили эволюционный шторм, морские ежи тоже были бы преданы забвению. Выжившие удержались, эволюционируя и порождая все новые и новые виды, породив в итоге всех существующих морских ежей. Так что, хоть современные морские ежи и чрезвычайно разнообразны – от округлых пурпурных ежей до почти плоских «песчаных долларов» (отряд Clypeasteroida), – их палеозойские родственники были куда разнообразнее. Но все современные морские ежи ведут свою родословную от иглокожих, обладавших крайне ограниченным генофондом, – это наследие тех, кто уцелел в кошмаре конца перми. Если бы не стойкость этих немногих свидетелей катаклизма, морских ежей на наших пляжах не было бы, как нет там бластоидей[139].