Мы с Ольгой Витальевной пьём чай в кухне-гостиной, и она рассказывает:
– Для меня всякий раз странно, что я до сих пор не могу это пережить. Время не лечит. Знаете, причём моей сферой деятельности является психология, область эмоциональной устойчивости личности. Казалось бы, это мой конёк. Я работающий тренер, больше двадцати лет работаю в центре социальной помощи семьям и детям, давно помогаю людям. У меня трое детей, и я никогда не уходила в декрет. Первого ребёнка – дочь – родила в студенчестве. В тридцать три года родила Тёмочку. А в сорок четыре, когда ждала Жору, Тёме поставили диагноз.
Тёма – вообще неординарный ребёнок. Он всегда был другой. Ребёнок, который никогда не плакал, будучи младенцем, он просыпался и смеялся, заливался смехом. Весёлый, очень добрый, ангелоподобный ребёнок с огромными глазами и белыми кудрями. Он сочинял сказки, играл на гуслях, плёл из бисера, вышивал – вот вам, казалось бы, мальчик. Проникнувшись моей профессией, как-то сказал: «Мама, я тоже буду психологом». И он никогда ничем не болел. А в какой-то момент он начал очень быстро расти, и я увидела первые изменения в его поведении. Это был его третий класс. Он обычно сам вставал в шесть утра до школы, чтобы успеть поиграть; а тут у меня ребёнок не просыпается, спит и спит, быстро утомляется. Однажды, сидя за столом во время завтрака, страшно закричал. Спрашиваю: «Что?!» Ответил: «Голова заболела». Пошли с ним к неврологу, сдали кровь, проверили сосуды. Врачи сказали, скорее всего, это подростковая гипертония, ребёнок быстро набирает рост, такое бывает. Потом я легла на сохранение на три недели, а когда вышла из больницы, у меня Тёма плохо ходит. Это при том, что мы к платному неврологу ходили, пропили все назначенные им лекарства – и тенотен, и танакан. В понедельник не пошли в школу, опять поехали к неврологу. Говорю ему: «Что же это такое, посмотрите». А Тёму прямо шатает, у него пьяная походка. Невролог отвечает: «Ну-у, я не зна-аю, ну сделайте МРТ; правда, запись на МРТ на месяц вперёд, есть платный диагностический центр, но там дорого». А мы к тому моменту уже тысяч десять на обследование потратили, но так ничего и не прояснили. Зеленоград город небольшой, приезжаем с Тёмой в этот платный центр, а там, по совпадению, моя студентка-выпускница работает медсестрой. Начинаем МРТ делать, а у неё лицо меняется, и, скажу прямо, по её лицу всё становится понятно.
(В этот момент к нам заглядывает Тёма и сообщает: «Ребёнок загипнотизирован телевизором». – «Прекрасно, – отвечает Ольга Витальевна, – посиди ещё немножко с загипнотизированным ребёнком, продолжай его гипнотизировать». Тёма, вздохнув, вновь отправляется к Жоре.)
Ольга Витальевна продолжает:
– У меня оба родителя умерли от онкологии. Я когда ждала Тёмочку, у меня умирала мама.
– Как вы всё это выдержали?
– А у тебя просто нет вариантов. Мама меня очень любила; когда ей поставили диагноз, я знала, что, если буду ждать ребёнка, мама меня не сдаст, соберётся с силами, с духом, не оставит меня. Вообще, всё это странная история. У меня ведь физиологическое бесплодие – такой диагноз поставила официальная медицина. По их диагнозу я не могу иметь детей, но раз в одиннадцать лет они у меня случаются. Когда мама заболела, я бегала по храмам, молилась за маму и чтобы у меня был ребёнок. И вот родился Тёма. А если вернуться к МРТ, то опухоль уже с кулак была – огромная. А дальше… я же не могу орать и биться в истерике: вот сидит, смотрит на меня Тёма, в животе ещё один ребёнок, которому шесть месяцев, у входа в медицинский центр нас ждёт мой муж… Он хоть и не Тёмин папа, но, видимо, у меня с лицом что-то было не так, когда мы с Тёмой вышли из центра и я сказала: «Саша, бегом собираем вещи». И нас по скорой госпитализировали. И знаете, нельзя бояться. Если ты в себя панику впустишь, то всё. Нужно собраться и начать действовать. Сначала нас хотели в Тушинскую больницу госпитализировать, но я настояла, чтобы скорая нас в Морозовскую отвезла в отделение неврологии. Я до сих пор помню глаза мужа, когда закрываются двери скорой и мы трогаемся.