Очень мелкий бес

— А? Что? — в ответ на прямое к себе обращение Мухин проснулся и утвердился на ногах; к своей радости, он осознал, что неприятные ощущения его покинули; бес­покоил только отвратительный запах чеснока, исходящий от Портулака, но это была чепуха по сравнению с ИСС, в котором пребывал его организм еще недавно. — Выходит, — сказал он, прикрывая нос рукой, — я заснул стоя, как лошадь? Мой дядя, между прочим, мог не спать четверо суток. Однажды мы с ним пошли на неделю в горы, и все это время он не спал и подтрунивал надо мной: «Бедный Ваня еле дышит, спотыкаясь, чуть бредет...» Дядя был очень образованный человек, сочинял стихи на десяти языках и на восемнадцати их читал. А что это вы все на меня так уставились?..

— За всех не скажу, а что касается меня, то я не уставился, а лицезрю, — внес не вполне ясное уточнение Верушин-Счастьин. — Тебе, Иван, полагается компенсация за неудобства, как уже перенесенные, так и за те, которые тебе предстоит еще пере­нести. Не представляю, как ты будешь жить, не видя своего отражения: ни причесаться, ни прыщик выдавить...

— Да уж... — начал было Мухин, но тут пейджер снова напомнил о себе.

Верушин-Счастьин поглядел, что написано на экранчике.

—  Чтобы  не  портить  статистику  раскрываемости  преступлений  в  районе,  решено  не  заводить  дело  о  твоем дерзком побеге из милиции. Это во-первых. А во-вторых... Однако это вопрос интимный, и выставлять его на всеобщее обсуждение я не имею права... Ну, на посошок!

В тот же миг Иван оказался дома с подсоединенным к бокам ремкомплектом Бубенкера: к левому боку красным проводком, к правому — синим. Его лицо и грудь были влажны от препарата А-2. Ему захотелось кому-нибудь пожаловаться, и он вспомнил о жене, но тут к нему сошла с картины пышнотелая рубенсовская девушка.

— Я твоя, твоя, — страстно зашептала она ему в ухо. — Ты должен полюбить меня всей душой...

— Почему это я должен полюбить тебя? — капризно спросил Мухин; спросил, если без обмана, для проформы: девушка эта, творение его собственной кисти, всегда ему нравилась.

—  Потому что ты заведуешь у инвалидов маркетингом и промоушеном, а у меня одна нога короткая, — простодушно объяснила девушка.

И Мухин полюбил ее на всю свою предстоящую бесконечную жизнь. Если забежать вперед, то можно увидеть, как всякий раз, стоит Мухину освободиться от опеки жены, спускается рубенсовская девушка в его жаркие объятия и они любят, любят, любят друг друга, до одури любят...

—  Прямо завидки берут, — сказал Верушин-Счастьин. — Но не будем отвлекаться. Товарищ Бородавин Сила Игнатович, вы готовы?

— Так точно! — отвечал Бородавин.

— Вот на кого следует равняться: еще не знает к чему, но уже готов. — Верушин- Счастьин глянул на экранчик. — А хотите, Сила Игнатович, у вас из крана вместо горячей воды всегда кровь будет литься?

— А горячая вода как же? — спросил ветеран.

— Ну, знаете, нет в мире совершенства. Подойдите-ка ко мне! — Верушин-Счастьин посмотрел вампиру в глаза и сказал громким шепотом: — Вы даете слово больше никого не вакцинировать?

— Слово офицера!

Пикнул  пейджер.  Верушин-Счастьин  прочитал  на  экранчике:  «Врет,  конечно.  Но врет со всей искренностью».

— Не понял, — сказал он вслух.

—  Слово офицера даю, поверьте, я оправдаю!.. — поклялся Бородавин, посчитав, что Верушин-Счастьин обращается к нему.

Пейджер снова пикнул, и вновь появилась надпись: «Снаряд дважды в одно место не падает». Верушин-Счастьин оттопырил нижнюю губу.

— Ладно, Бородавин. Снаряд дважды в одно место не падает. Придется вам поверить. — Он развернул вампира на сто восемьдесят градусов и развязал ему руки. — Примите наркомовские сто граммов и отправляйтесь...

Через мгновение Бородавин возник за столом, на котором в лужице портвейна лежал договор с издательством «Проза» на издание мемуаров «Мы крови своей не жалели...». Бородавин изучил подписи, свою и Любимова, и зачем-то поскреб пальцем печать. Потом поставил пустой бокал из-под боевых ста граммов и подумал, что до­говор надо бы обмыть и пригласить соседа Володю Протопопа. Но вспомнил, что отношения с Протопопом порушены навсегда...

Печальный, Бородавин побрел на балкон, к заветному ящику, но только оказался у двери, как она сама открылась: за нею стоял Владимир Сергеевич с прижатой к груди охапкой бутылок.

— Я... м-м... как бы это... Ключи у меня... оказались... твои... — заикаясь, еле выговорил Владимир Сергеевич. — Я думал, Бородавка, что ты не вернешься уже, а зачем добру пропадать?

— А я вот вернулся... — Бородавин пропустил Протопопова в комнату. — Да ты, Володя, не бойся — я тебя не трону и зла на тебя не держу. Если подумать хорошо, ничего не изменилось — наоборот, разъяснилось, к общему удовольствию. — Он открыл бутылку. — Давай, как встарь, поговорим по-соседски и по-мужски.