Очень мелкий бес

— Нет, тут пока объяснения нет и, боюсь, скоро не будет. Разве что бог из машины...

И тут в комнате появился еще один человек. Мгновение назад его не было, а теперь он сидел в кресле, которое только что занимал Панургов, и внимательно изучал присутствующих. Сам же Панургов невесть как оказался на полу возле кресла; он дико вращал глазами, но звуков не издавал, будто онемел.

— Бог из машины — это хорошо сказано, хотя до классической трагедии вы не дотягиваете, — звучно произнес вновь прибывший. — Но мне ближе мнение Каляева, он прав: дьявол звучит красивше. Дьявол из машины! Очень литературно, между прочим, звучит.

— Верушин! — как будто внезапно прозрев, узнал говорящего Каляев.

— А вот и не Верушин, — резвым тенорком ответил Верушин. — Счастьин моя фамилия. Счастьин! Так и прошу величать. Отличие Счастьина от Верушина небольшое, но существенное, как любил говаривать мой любимый преподаватель научного коммунизма. Верушин — человек реальный, а Счастьин, как многие из вас давно уже догадались, фантом. Но что с того, что я призрак, если я существую? Вам упрекать меня в этом по меньшей мере несерьезно. Не стоит швыряться камнями, живя в доме из стекла. И потом, я не более фантом, чем вы все. Каждый из вас живет в своем бреду, и бред этот подчас ой как несимпатичен! Положение усугубляется тем, что вы все, каждый в отдельности, несимпатичны сами себе. Интеллигенция, елы-палы! — Верушин-Счастьин поудобнее устроился в кресле и закончил тираду приглашающим жестом: — А почему вы водку пить перестали? Давайте, давайте водку пить!

— Все, я пошел, — сказал Любимов. — Мне надоели фокусы.

В кармане у Верушина-Счастьина пикнул пейджер. Он пробежал глазами возникшие строчки и сказал:

— Одну минуточку, Олег Мартынович, не соблаговолите ли вы уделить мне одну минуточку?! У вас проблемы с издательским портфелем, ведь так? А я могу предложить вам свой роман «Кастетом и лаской». Прямо из печки, я точку поставил сегодня утром, сам еще не знаю, что там понаписал. Гарантирую полную реализацию и отказываюсь от гонорара. Будем считать это благотворительной акцией. Одно-единственное мое условие— не менять ни строки. Но ответ следует дать немедленно.

—  Как, не читая? И вы не затруднились перечитать, и я — не читая? — удивился Олег Мартынович.

— Не читая, — бестрепетно подтвердил Верушин-Счастьин. — У вас одна минута, та самая, на которую я вас задержал. Согласны?

—  Ну, в общем... — заговорил Олег Мартынович, соображая, как бы поизящнее и не отказаться, и не согласиться.

— «Проза» дышит на ладан. Вам выживать надо? — спросил Верушин-Счастьин строго.

— Надо, — ответил Любимов.

— Вот и ведите себя соответственно. Следующий, пожалуйста, — сказал Верушин- Счастьин.

Пикнул пейджер, и через мгновение директор «Прозы» уже сидел в своем автомобиле. В одной его руке дымилась сигарета, а другая держала договор — от типового издательского он отличался отсутствием раздела «Порядок расчетов». Там, где обычно проставлялась сумма гонорара, почерком Любимова было вписано: «Передано автором в качестве благотворительного акта». Договор, как положено, удостоверяли печать и подписи сторон.

Ничего противоестественного в таком своем перемещении Олег Мартынович не увидел. Он сунул договор в бардачок, докурил и ударил по газам. Лишь отъехав порядочно, он вспомнил, что ничего не узнал об Игоряинове и вообще ничего не прояснил, но это не показалось ему существенным.

А  в  кирбятьевской  квартире  Верушин-Счастьин  посмотрел  на  экранчик  пейджера и повторил:

— Следующий, пожалуйста... Следующий — это вы, Гай Валентинович. Но-шпы у меня в карманах не завалялось, и было бы верхом бездушия заставлять вас ждать. Я не буду вам ничего предлагать, потому что все равно откажетесь. Да и не нужно вам ничего. Ведь так, если по большому счету?

— Так, — ответил Гай Валентинович.

— Тогда не будем тянуть резину...

И Верховский обнаружил себя дома перед пюпитром с райскими птицами. На листках бородавинской рукописи лежала Клотильда и лениво шевелила хвостом. Гай Валентинович не удивился происшедшему. Он провел пальцем по Клотильдиной полосатой спине и полез в ящик, в котором хранил лекарства.

— Теперь ты, Виташа, — сказал Верушин-Счастьин. — Тебе я тоже ничего не предлагаю и ни о чем тебя не спрашиваю. Потому что, если спросить, чего тебе надо, ты обязательно скажешь какую-нибудь ерунду. Например, попросишь мороженого, по­литого черничным вареньем. Так что, пока! Твое здоровье!

И Виташа прямиком попал в артистическую ложу Большого театра. На сцене рушилась мачта на попавшем в бурю пиратском корабле, сверкали молнии и волновалась бывшая морем синяя ткань, под которой, создавая волны, прыгали на корточках артисты кордебалета.

Мачта еще не упала, а Верушин-Счастьин уже распрощался с Марксэном Ляпуновым.

— Марксэн, отправляйся к себе, проспись, — сказал он без затей.

— Ы-ууумх, — ответил Марксэн и очутился на домашнем диване; ослабевшие руки выронили рюмку, она упала на пол и покатилась по дуге.

— Ваш черед, Владимир Сергеевич, — продолжил Верушин-Счастьин.